Ревизанов презрительно улыбнулся:
— Правило товарищества?
— Да, знаешь, мы, цирковые, дружный народ.
— Ну и платись за дружбу: половина второго… Даже кофе не успеешь напиться.
— Нет, ничего. Я скачу в третьем отделении, предпоследним номером… Имею по крайней мере двадцать минут в запасе.
— Как знаешь.
— А ведь я было думала, — начала Леони с заискивающей и фальшивой улыбкой усмиренной ревности, — ты гонишь меня потому, что это голубое письмо назначает тебе свидание с какою-нибудь дамой.
— Очень мне надо знать все глупости, которые ты думаешь! — пробормотал Ревизанов.
Она продолжала:
— Этот деловой документ необыкновенно похож на письмо от женщины.
— Ты находишь?
— От кого эта записка?
— Это не твое дело, Леони! — коротко отрезал Ревизанов.
Наездница вспыхнула и прикусила губу.
— Знаете, мой милый, — насмешливо протянула она, — вы становитесь не слишком-то любезны в последнее время.
— Может быть! — последовал равнодушный ответ.
Под матовою кожею Леони гневно заиграли мускулы.
— Я не знаю, чем это милое настроение вызывается у вас, — сдерживаясь, продолжала она тем же насмешливым тоном, — может быть, у вас дела нехороши, может быть, вы влюблены неудачно… Но, во всяком случае, я не желаю быть предметом, на котором срывают дурное расположение духа. Я к этому не привыкла.
Ревизанов зевнул с холодною скукою:
— Не трещи… надоела!
Леони вскочила, сверкая глазами:
— Я запрещаю вам говорить со мною в таком тоне!
Леони никто еще не говорил, что она надоела.
— Ну, а я говорю.
Наездница топнула ногою, хотела разразиться градом брани и, вместо того, залилась слезами.
— Это гнусно, гнусно так обращаться с женщиной! — рыдала она.
— Да полно, пожалуйста! что за трагедия? Я никак с тобою не обращаюсь: ты беснуешься и ругаешься, а я нахожу, что это скучно, — вот и все.
— Если вам скучно со мною, — вспыхивала Леони, — отпустите меня, разойдемся… Не вы один любите меня, я найду свое счастье с другим…
— С другими, Леони, с другими, — надо быть точнее в выражениях, — засмеялся Ревизанов.
Леони горько покачала головою:
— Вы никогда не любили меня, если можете шутить со мною так обидно!
— Разумеется, никогда, Леони. Кажется, у нас, когда мы сходились, и разговора об этом не было… И не могло быть: откуда? А ты разве любила меня и любишь? Вот была бы новость!..
Наездница все качала головою.
— Нет, нет, нет… этой новости вы не услышите, — говорила она с гневною иронией смертельной обиды, — я вас, конечно, и не люблю, и не уважаю… вы для меня просто денежный мешок, откуда можно брать горстями золото… не так ли?
Ревизанов пожал плечами: