— Глупъ еще. Зеленъ. Созрѣешь — самъ посылать будешь. Айда!
Пріѣхалъ. Здравствуйте, папенька! Здравствуйте, маменька! Радостно. Ну, пирогъ съ морковью, творогъ со сливками, простокваша, — все, какъ свойственно. Отпировалъ первые родственные восторги, вспомнилъ: ба! да вѣдь у меня подарки на рукахъ… Иду къ родителямъ:
— Папенька, позвольте вашего шарабана.
— Зачѣмъ? куда?
— Къ Клавдіи Карловнѣ.
Каково же было мое удивленіе, когда папенька вдругъ страшно вытаращилъ на меня глаза и едва не уронилъ трубку изъ рукъ, а маменька всплеснула руками и облилась горькими слезами.
— Уже! — стенаетъ, — уже!..
А отецъ тянетъ:
— Какъ ты ска-залъ?
— Къ Клавдіи Карловнѣ.
— Пошелъ вонъ, дуракъ!
Ушелъ. Ничего не понимаю, за что обруганъ и выгнанъ. Отъ дверей зовутъ назадъ:
— Зачѣмъ тебѣ къ Клавдіи Карловнѣ?
Мать опять какъ всплеснетъ руками и — негодующимъ голосомъ:
— Аксюша! какъ тебѣ не стыдно?
Даже покраснѣла вся.
— Какъ зачѣмъ? Мнѣ братцы цѣлую уйму вещей навязали, — все просили ей въ презенть передать.
— Ага!.. ну, успѣешь… — снисходительно сказалъ отецъ.
— Тортъ тамъ яблочный, отъ Ѳеди… не испортился бы? — говорю деликатно и, казалось бы, вполнѣ резонно. А онъ опять вдругъ насупился, да какъ вскинется:
— Русскимъ тебѣ говори языкомъ: успѣешь… м-м-мерзавецъ!
Ладно. Дитя я былъ покорное: не пускаютъ, и не надо. Даже не доискивался, почему. Понялъ такъ, что, должно быть, папенька и маменька съ Клавдіей Карловной поссорились… Пошелъ со скуки, съ ружьемъ да Діанскою-псицою, слоновъ слонять по лугамъ-болотамъ, лѣсамъ-дубравамъ, деревушкамъ да выселкамъ. Вотъ-съ, иду я какъ-то селомъ нашимъ съ охоты, а у волостного правленія на крыльцѣ писариха сидитъ, сѣмячки щелкаетъ. — Здрасте! — здрасте! Сѣмячковъ не угодно ли? — Будьте такъ любезны!.. Баба не старая, мужъ пьяница, драная ноздря… И пошло у насъ это каждый день. Какъ я съ ружьемъ, она — на крыльцѣ.
— Здрасте! — Здрасте! — Сѣмячковъ прикушайте! — Покорнѣйше благодарю. — Съ недѣлю только всего и роману было. Сѣмечекъ пуда съ два сгрызъ, — инда оскомина на языкѣ явилась. Но потомъ сія дама говоритъ мнѣ:- Молодой человѣкъ, какъ вы мнѣ авантажны! — Будто? — Право ну! И ежели бы вы завтра о полудняхъ въ рощу пришли, я бы вамъ одно хорошее слово сказала… Превосходно-съ. Являюсь. Она тамъ. Восторгъ! Но — вообразите же себѣ, милостивые государи, мою жесточайшую неудачу: не успѣлъ прозвучать нашъ первый поцѣлуй, какъ кусты зашелестѣли, раздвинулись, и — подобно deus ex machina — выросъ предъ нами… мой отецъ!
— Табло! — восторгнулся Ергаевъ.
— Наитаблѣйшее-съ табло. Я обомлѣлъ. Пассія моя завизжала:- Ахъ, святители! у, безстыдники! — и была такова. А родитель, глядя на меня съ выраженіемъ полной безпомощности предъ волею судьбы, выпустилъ изъ-подъ усовъ огромный клубъ дыма, и бысть мнѣ гласъ его изъ клуба того, яко изъ облака небеснаго: