– Мне сложно доверять людям, – как-то раз, спустя недолгое время после знакомства, призналась Люси Кевину.
Заключив её в объятия, он прошептал:
– Но ко мне ведь это не относится, правда?
Прожив с Кевином Пирсоном два года, Люси до сих пор не могла поверить в свою удачу. Он был всем, о чём она только могла мечтать, мужчиной, понимавшим ценность маленьких жестов, таких как выращивание любимых цветов Люси на переднем дворике их съёмного дома, или звонок посреди дня, просто так, без повода. Он был общительным человеком, и частенько вытаскивал Люси из мастерской, чтобы сходить на вечеринку или поужинать с друзьями.
Непреходящая одержимость работой порядком подпортила её предыдущие отношения. И хотя она создавала множество произведений искусства: мозаику, светильники, и даже небольшие предметы мебели, больше всего ей нравилось делать витражи. Прежде Люси никогда не встречала мужчину, который увлекал её хотя бы вполовину так же сильно, как работа. В результате художник из неё вышел куда лучший, нежели подруга. Но Кевин разрушил сложившиеся устои. Он научил Люси чувственности, доверию, вместе они разделили мгновения, когда ей казалось, что в жизни у неё не было человека ближе. Правда, даже тогда между ними сохранялось маленькое, но непреодолимое расстояние, удерживавшее их от попыток вызнать друг у друга самые сокровенные тайны.
Свежий апрельский ветерок скользнул сквозь приоткрытое окно в переоборудованный гараж. Мастерская Люси была оснащена всевозможными орудиями её ремесла: монтажный стол со встроенной горелкой, паяльная установка, стеллажи для листового стекла и муфельная печь. Яркая мозаичная стеклянная вывеска снаружи изображала женский силуэт на старомодной деревянной качели на небесном фоне. Вытравленная ниже надпись «Долети до звезды» была выполнена позолоченным шрифтом с завитушками.
От расположенной неподалеку гавани Фрайдей-Харбор доносились отголоски бодрой перебранки чаек и рёва прибывающих паромов. Несмотря на то, что остров Сан-Хуан являлся частью штата Вашингтон, казалось, он принадлежал совершенно иному миру. Он находился под защитой дождевой тени[1] Олимпийских гор, и потому, даже если Сиэтл укутывало серой пеленой мороси, остров продолжал греться в лучах солнечного света. Остров, покрытый буйно разросшимися пихтовыми и сосновыми лесами, был заключён в оправу из пляжей, протянувшихся по всему побережью. По весне и осени над ровной морской гладью то и дело вздымались клубы водных брызг там, где стаи китов-косаток преследовали лососевые косяки.