Машины ушли. Одинокий часовой прилег возле ящиков и, грустно улыбаясь своим мыслям, протяжно запел о разлуке с любимой, ждущей его на благословенных островах Ямато, о вишне в цвету на склонах Фудзиямы, о тоненькой веточке сливы в бокале предков, напоминающей девушке о возлюбленном, который скоро завоюет вселенную, для нее и для потомков великих и могучих самураев, идущих в мир.
Подсменные караульные забрались в чащу и прилегли там, ленивым разговором отгоняя подступающую дремоту.
— Так можно прождать до осени, — заметил пожилой унтер-офицер и повернулся на спину. — Эти синоптики совсем сошли с ума. Предсказать дождь сегодня, в такую жару!
Солдаты молчали. Возражать начальству — все равно что бить самого себя по лицу. Откуда ему, горожанину, знать то, что знают они, вчерашние крестьяне? Гнетущая духота, обжигающее солнце с утра — значит, будет, обязательно будет большой дождь. И скоро. Один из солдат, нервно потирая землистую щеку, искоса взглянул на развалившегося под кустом начальника.
— Зачем все это... — будто про себя буркнул он. — Крысы... плотина... ожидание воды...
— Ты глуп, Римота! — унтер-офицер повернулся на бок, лицом к солдату, словно готовясь к длительному разговору. — Русские должны знать свое место!
— Они живут в своих местах. А тот, кто затевает драку, чаще всего сам битым бывает.
Унтер-офицер сел и в страхе уставился на Римоту. А тот, разминая сигарету, даже не поднял глаз.
— Это... это уже не глупость... — прохрипел унтер-офицер. — Это...
— И у дурака из тысячи мыслей одна правильная случается, — ответил Римота, взглянув на свое начальство без злобы, скорее с сочувствием.
— У тебя все мысли... Ты — вредный! Не зря из «Асахи» в солдаты сдали.
— Блохе топором голову не рубят, — отозвался Римота. Унтер-офицер выкатил глаза от крайнего изумления и побледнел:
— Ну, ты не блоха!.. Ты... ты скорпион!..
Сигнал подъехавшего легкового автомобиля прервал ссору. Солдаты вскочили. Унтер-офицер подбежал к вышедшему из машины полковнику. Выпятив грудь, доложил о выполнении приказа. Полковник, не обращая на него внимания, подошел к ящикам, чутко прислушался к возне и отвратительному писку крыс, озлобленных голодом, и, посмотрев на небо, удовлетворенно кивнул головой: далеко над горизонтом возникла темная полоса туч.
Вскоре прибыли грузовики с солдатами. По короткой команде полковника солдаты разобрали ящики — по пять на человека — и беззвучно рассредоточились по краю пади, ожидая новой команды.
Римота, стоя, как и все, над обрывом, с тоской и отчаянием думал о том, что вот очень скоро они сбросят ящики вниз, на острые камни, и крысы, зараженные какой-то страшной болезнью, двинутся за рубеж. Они будут сеять заразу и смерть — кто их остановит, кто удержит? И он, Римота, сбросив по команде свои пять ящиков, станет соучастником преступления. Преступления, затеянного кастой военных, против власти которых он, Римота, боролся всю свою сознательную жизнь. Боролся? Громкое слово. Разве это борьба: за годы работы наборщиком в типографии газеты «Асахи» он сумел убедить в идеях партии всего пять человек. Только эти пятеро и поняли, что такое труд пролетария, что такое капитал, как сбить оковы рабства...