— Плохо дело, — произнес он, пряча трубку в карман ватника. — Жалко тебя, Мишка. Ох, жалко.
— Помоги! — вскочил на ноги Михаил. Встал и Шин Чи-бао.
— Ты молодой парень, Мишка. Горячий. Буду говорить — много думай, мало отвечай. Злиться захочешь — считай до ста. Потом говори, — Шин Чи-бао улыбнулся. — Понял?
— Понял, — как во сне ответил Зотов.
— Сколько нас? — спросил Шин Чи-бао, оглядывая партизан. — Триста, двести? Может быть... Мы сильны ненавистью. Ты зачем пришел к нам?
— Я сказал. Они увели мою Лизу...
— Ты пришел к нам как брат, и мы приняли тебя как братья. У всех — смотри на них — у всех нет семей. Чжао! — В круг шагнул согнутый годами, но еще бодрый старик. — Где твоя семья?
— Помирай. Старуха с голоду, — он считал по пальцам, — три сына на жертвенных работах, семь внуков японец взял — в тюрьме, помирай внуки. За каждого буду убивать японца десять штук, — он смотрел в глаза Шин Чи-бао спокойно и открыто. Длинная домотканная рубаха Чжао, подпоясанная пулеметной лентой, была в заплатках. Потрепанная японская шапка прикрывала голову. Рваные башмаки на деревянной подошве перевязаны тонкими ремешками.
— Иди, брат — отпустил его Шин Чи-бао. — Он потерял все. Жизнь его прожита даром. Мы говорим: тот бессмертен, кто родил детей. Кто отнял их у старика?
— Японцы! — вместе со всеми ответил Михаил и вздрогнул: таким мощным показался ему собственный голос.
— Трофим! — негромко позвал Шин Чи-бао, и рядом с Михаилом стал крепкий паренек в потрепанной городской одежде. Поверх пиджака висел маузер в деревянной кобуре, на фуражке алела красная лента. — Почему ты здесь?
— Мать и отца убили японцы. Они искали золото. А у нас нечего было есть. Моего сына закололи штыком, а жену... — голос его прервался, словно что-то внезапно застряло в горле.
— Говори! — приказал Шин Чи-бао, и Михаил увидел: в глазах его вовсе нет веселых искорок. Взгляд Шин Чи-бао суров и гневен, будто он видит все, о чем рассказывают сейчас партизаны, чье горе захлестывало и Михаила.
— ...изнасиловали и утопили в колодце, — закрыв глаза, проговорил Трофим.
И его отпустил Шин Чи-бао, уже не спросив, кто виноват в гибели семьи. Михаил с ужасом ждал, что вот сейчас выйдет третий со своим горем, от которого будет некуда деться, и он не выдержит, разрыдается, как ребенок.
— Это двое последних, брат, — голос Шин Чи-бао дрогнул. — Они пришли перед тобой. Другие тоже расскажут тебе, почему они здесь. Нельзя спастись от несчастья в одиночку. Один, даже самый сильный, пропадет, если не будет верить в людей. Бороться надо вместе с людьми. Придет час, когда мы отплатим сполна за семьи китайцев, русских, татар, маньчжур. Придет час, мы освободим нашу Родину. И если ты, Михаил, хочешь спасти свою невесту и забываешь народ, — голос Шин Чи-бао сделался строгим, — то скажи нам об этом сразу.