— Ходи к столу, дядя Федья, — послышался слабый голос Лин-тай, жены Вана, — тихонько ходи. Склизко.
Ощупью добравшись до стола — доски, положенной одним концом на кан, закрытый рваным одеялом, другим на колышек, вбитый в земляной пол, Федор Григорьевич присел на сбитую из жердей узенькую лавочку, жалобно треснувшую под тяжестью его тела. Теперь он увидел чумазые лица худосочных ребятишек и жену Вана, которую помнил красивой, бойкой девушкой.
Стены черны от копоти. Низко нависла соломенная крыша с отверстием для дыма. Крошечное окно затянуто тусклой промасленной бумагой, которая почти не пропускает света. Тяжелый запах отбросов прочно прижился в фанзе. Федор Григорьевич кашлянул и осторожно переступил ногами, заметив, что попал в грязь.
— Как живешь-то, Лин? — из одного только приличия спросил Ковров, поглядывая на изможденное лицо женщины, лежавшей на краю кана. Щеки Лин были бледны, губы обескровлены, жили только одни глаза, черные и блестящие.
— Поди-ка, дядя, конец пришел, — тихо сказала Лин-тай и закрыла глаза. Сразу лицо ее поблекло. Федор Григорьевич даже приподнялся, но женщина, слабо пошевелившись, продолжала. — Деда японец уводил. Ребятишки кушай нет. Ничего нет. Огород поливай не могу. Поди-ка, пришел конец, дядя... Ван пропади. Я пропади. Ребятишки пропади, — слезы блеснули на глазах.
«Какие у нее были глаза! — вспомнил Федор Григорьевич. — Лучистые, задорные... И румянец во всю щеку...»
— Ты, Лин, не падай духом-то, — нарочито бодро заговорил он. — Проживешь. Чего-нибудь придумаем. Эх, ты, живая душа!
А сам соображал, как бы на последние три иены купить продуктов, принести дров — срезки у него есть. Недели две, глядишь, протянут, а там еще что-нибудь придумаем. «Налог за воду не заплатил... Ну и пес с ним!»
— Ты лежи, Лин. Сейчас я чего-нибудь принесу.
— Мне-то не надо, дядя, — ответила женщина, — ребятишкам помирай рано. Жить им надо. Совсем маленькие, — она говорила, а слезы катились по щекам, и не было сил поднять руку, чтобы вытереть их.
— За что старика-то? — глухо спросил Федор Григорьевич, подходя к двери.
— Япон говорит, Ван Ю убегай... Срок не отработал, а убегай.
— Ван Ю? — поразился Ковров. Он шагнул к женщине и, поскользнувшись, чуть не упал.
— Склизко... — сочувственно улыбнулась Лин-тай. — Убирай не могу.
— Все сделаем! — заспешил к выходу Федор Григорьевич. — Сейчас, мигом. Ты не падай, не падай духом! Наладим!
Едва Федор Григорьевич захлопнул скрипнувшую дверь, больше похожую на плохую калитку, в фанзе вновь раздался плач ребятишек. «Отдохнули! — горько усмехнулся старик, торопливо шагая на другой конец поселка, в лавку. — Гляди ты, Ван Ю сбежал. Вот молодец! Ну, парень. Голова!»