Боже, как мне это было знакомо; это случалось всегда, стоило ему только серьезно выпить; рано или поздно он делался совершенно беспомощным. Иногда мне приходило в голову, что он остается со мной лишь для того, чтобы я помог ему добраться до дому, когда он в очередной раз впадет в кататоническое состояние. Кто другой мог бы это сделать? Беспомощного, валяющегося в дерьме Кристофера никто не находил интересным.
Так что я прогнал сенбернара, присел на корточки рядом с Кристофером и толкнул его в бок. Он застонал, но не пошевелился.
В его ноздрях образовывались кровавые пузыри, которые лопались с каждым выдохом. Рубашка на нем насквозь промокла от пота, от него пахло коньяком, какой-то химией и псиной. Я на мгновение прикрыл глаза, сделал глубокий вдох и сконцентрировался. К тому времени, как я снова открыл глаза, женщина с винтовкой исчезла.
Из щеки Кристофера торчал маленький осколок стекла. Я осторожно вытащил его, маленьким он был только снаружи, а та часть, что проникла под кожу, оказалась большой и зазубренной. Сразу очень сильно пошла кровь. Я сначала зажал порез пальцем, а потом вынул из кармана брюк мой шелковый носовой платок от Шарве – подаренный мне Кристофером в Буэнос-Айресе, – сложил его в несколько раз и приложил к щеке. Узор «пайсли» потемнел и по краям стал неразличим. Кристофер открыл глаза и взглянул на меня.
«Это ты», – сказал он.
«Кристофер, слава богу… Послушай, ты поранился, мы должны…»
Он отнял от щеки платок, высоко поднял его и потом медленно скомкал в руке.
«Платок-„пайсли“. Он все еще у тебя. Знаешь, откуда происходит узор „пайсли“, столь любимый в Иране? Говорят, тот самый Омар, что заставил персов, которые прежде были зороастрийцами, перейти в ислам, придумал его как символ, чтобы показать: сила зороастризма сломлена. Смотри: „пайсли“ – это ель, которая клонится долу. А ель – знак Зороастра, улавливаешь?»
«Ах, Кристофер…»
В это мгновение он вновь был прежним Кристофером, все, что я в нем любил, к нему вернулось. Я стоял на коленях рядом с ним, слегка наклонив голову и стиснув руки; со стороны, не слыша нас, можно было подумать, что я приготовился к молитве.
«А знаешь, что в этом самое комичное? Омар был суннитом. В Иране и сегодня говорят: „Yek sag-e sunni. Он – суннитская собака“».
Тут Кристофер снова закрыл глаза и затих. Я потряс его за плечо, толкнул кулаком в бок, но он больше не двигался.
Я абсолютно не представлял себе, как доставить его назад в гостиницу. И решил обратиться за помощью к Хасану: ведь, в конце концов, это небезопасно – вести через весь Тегеран напившегося до коматозного состояния, накачавшегося наркотиками и перепачканного в крови Кристофера. Я попросил лакея помочь мне поднять Кристофера по лестнице и пронести через гостиную, к входной двери.