«Ну хорошо, допустим. Хотя я не представляю, какую жертву мог бы принести я».
«Взгляните туда, на улицу. Видите? Шах вскоре покинет Иран, если уже не покинул. В нашей стране начнется новое летоисчисление, для Америки она станет недосягаемой. Есть только одна сила, способная противостоять Шайтану, единственная, которая обладает для этого достаточной мощью: ислам. Все другие силы будут сокрушены. Все другие потонут в пенистом море из пепси-колы, попкорна и фальшивых любезностей. Вы позволите?»
Он взял еще одну сигарету и прикурил от предыдущей.
«Пойдемте, я покажу вам служебный выход. И, пожалуйста, оставьте ваши деньги при себе. Считайте, что я вас угощаю».
«Что ж, большое спасибо. Я вас с удовольствием слушал, хотя и не совсем понял то, что вы говорили об Америке».
«Не важно, мой друг. Достаточно, что вы вообще это выслушали. Пойдемте со мной. Там кое-кто уже ждет вас. А меня, кстати, зовут Масуд».
Он встал, пересек помещение и зашел за прилавок, опять хлопнул себя по бедру тряпкой и стряхнул пепел с сигареты прямо на стеклянную витрину, в которой стояла пиала с помидорным салатом. Я последовал за ним.
Он отодвинул правой рукой коричневую занавеску, а левой – преувеличенно театральным жестом, как я тогда подумал, – пригласил меня войти в кухню. Там пахло то ли козлятиной, то ли бараниной, я этот запах на дух не переносил. Проходя мимо разделочного стола, Масуд взял с него маленький черный кофр, который выглядел как чемоданчик врача.
«Hermès, Paris»,[31] – сказал он и, повернувшись ко мне вполоборота, подмигнул. Его волосы, прежде зачесанные на лысину, растрепались, и теперь одна черная прядь, закрывая правое ухо, свисала почти до плеча. У меня возникло впечатление, что его волосы покрашены.
«Простите, что вы сказали?»
«Так, полуинтеллектуальная персидская шуточка. Ах, mon Dieu,[32] это не имеет никакого значения, забудьте. Прошу вас, вот сюда, вниз».
Он носком ботинка сдвинул конец потрепанной ковровой дорожки, откинул находившуюся под ней деревянную крышку люка, вынул из своего кофра – в «Гермесе» я никогда не видал ничего подобного, хотя раньше бывал там довольно часто, – карманный фонарик и сделал мне знак, чтобы я следовал за ним.
Мы спустились по приставной лестнице и двинулись по длинному коридору, где пахло плесенью; я ничего не различал во тьме, кроме танцующего светлого пятна от фонарика впереди меня и подпрыгивавшей, свисавшей вниз пряди Масудовых волос. Он то и дело оборачивался и кричал:
«Вы еще здесь?»
«Да, конечно».
«Отлично, отлично…»
Через какое-то время я перестал считать свои шаги, а до того насчитал их более семисот, хотя пару раз определенно сбивался со счета. Слева и справа от меня я нащупывал пальцами глинистые стены, скользкие и пахнувшие землей.