Катакомб было три. По виду они напоминали бомбоубежище, которое в начале войны выкопали у нас в городском парке. Сверху они были покрыты землей, на которой теперь уже выросла трава.
Я привязал лошадь к тонкой, как прут, ольхе, и мы пошли к первой катакомбе. Но тут выяснилось, что катакомба залита водой. Мы измерили глубину воды палкой и увидели, что там больше метра, а дальше могло быть еще глубже. Чтобы проникнуть в катакомбу, нам потребовалась бы лодка.
Будь мы на несколько лет моложе, мы, может быть, построили бы плот и отправились на нем в сумрачную глубину катакомбы с горящими факелами в руках и тревожно бьющимися сердцами. Но сейчас такое романтическое предприятие казалось нам слишком детским.
— Здесь могли бы хорошо прятаться парашютисты, — заметил я. — Близко никто не живет, а вода уберегает от любопытных.
Проблема парашютистов в последнее время интересовала нас все больше. Ночью иногда слышался тихий рокот самолетов. Звук был совсем не похож на привычное завывание «мессершмиттов» и «юнкерсов», а натренированное ухо могло с уверенностью определить: гул доносился с очень большой высоты. Ходили слухи, что однажды облачной ночью кто-то над каким-то лесом видел парашют. Все же о деятельности парашютистов в наших местах никто ничего определенного не знал.
— У катакомб только один вход. Они словно созданы для ловушки, — сказал Олев. — Наши парашютисты не такие дураки, чтобы засесть здесь.
Олев был прав. Пожалуй, парашютисты найдут себе убежище получше. И в городах и деревнях есть люди, которые прячут их.
Мы пошли к следующей катакомбе. Здесь никакой воды не было, и мы бесстрашно вторглись под землю.
На нас пахнуло холодом и сыростью. Пришлось немножко постоять около входа, чтобы глаза привыкли к темноте. Только теперь мы поняли, как глупо и неподготовленно выехали из дома — даже свечу с собой не взяли.
Но делать было нечего.
Осторожно и больше на ощупь мы сделали несколько шагов вперед, в темный зев катакомбы. Затем Олев зажег спичку, и мы снова прошли немного вперед. Так мы продвигались все дальше и дальше.
Когда Олев в очередной раз зажег спичку, мы заметили на цементной стене странный черный нарост. Я тронул было его пальцем, но тотчас же отдернул руку. Это стенное украшение оказалось самой обыкновенной летучей мышью, а у меня почему-то не было никакой охоты гладить ее.
Когда Олев зажег следующую спичку, я небрежно заметил:
— Вообще-то свет притягивает летучих мышей.
На это Олев поторопился сообщить, что спички у него уже кончаются и что разумнее было бы пробираться дальше на ощупь.