Достаточно было всей этой странной сцены, чтобы изгнать на остаток ночи не только надежду, даже всякую мысль о сне. Итак, я стоял по-прежнему, не ощущая усталости, погруженный в мысли, противоречащие одна другой, и твердо решившись проникнуть в эту тайну; но в то самое время сделать это было невозможно: у меня не было ни оружия, ни ключа от этой двери, ни инструмента отпереть ее. Притом я подумал: не лучше ли объявить о виденном мною, нежели покуситься самому на приключение, в конце которого, как Дон-Кихот, мог встретить какую-нибудь ветряную мельницу? И потому, как только небо начало белеть, я направил шаги свои к паперти, по которой вошел, и через минуту очутился на склоне горы. Туман покрывал море; я сошел на берег и сел, ожидая, пока он рассеется. Через полчаса взошло солнце, и первые лучи его разогнали пары, покрывавшие океан, еще дрожащий и свирепый от вчерашней бури.
Я надеялся найти свою лодку, которую морской прилив должен был выбросить на берег; и в самом деле — заметил ее лежавшей между камнями и пошел к ней. Мне не оставалось никакой надежды возвратиться на ней в Трувиль. Кроме того, что я не мог втащить ее в море, один бок ее разбился об угол скалы. К счастью, берег был полон рыбаками, и полчаса не прошло, как я увидел судно. Вскоре оно подошло на расстояние, на котором могли меня услышать: я махал руками и кричал. Меня увидели, и судно причалило к берегу; я перенес на него мачту, парус и весла своей лодки, которые новый прилив мог унести а лодку оставил до приезда хозяина, чтобы он решил, годится ли она еще на что-нибудь, и тогда расквитаться с ним, заплативши ему или за поправку ее, или за всю. Рыбаки, принявшие меня как нового Робинзона Крузо, были также из Трувиля. Они узнали меня и очень обрадовались, найдя в живых. Они накануне видели, как я отправился, и, зная, что я не возвратился еще, считали меня утонувшим. Я, известив их о своем кораблекрушении, сказал, что ночь провел за скалою, и, в свою очередь, спросил, как называются развалины, возвышающиеся на вершине горы? Они отвечали мне, что это развалины аббатства Гран-Пре, лежащего подле парка замка Бюрси, в котором живет граф Гораций Безеваль.
Во второй раз это имя было произнесено при мне и заставило содрогнуться мое сердце, напомнив ему давнее воспоминание. Граф Гораций Безеваль был мужем Полины Мельен.
— Полины Мельен?.. — вскричал я, прерывая Альфреда. — Полины Мельен?.. И вся память моя возвратилась… Так вот, кто эта женщина, которую встречал я с тобой в Швейцарии и в Италии! Мы были с ней вместе у княгини В., герцога Ф., г-жи М…Как же я не узнал ее бледной и изнуренной? О! Эта женщина, прелестная, милая, образованная и умная!.. С прекрасными черными волосами и с глазами приятными и гордыми! Бедное дитя!.. Бедное дитя!.. О! Я помню ее и узнаю теперь!