Жандармы, уведомленные в четыре часа утра, приехали искать мэра, судью и двух медиков, чтобы составить протокол. Мэр и судья были готовы, но один из медиков находился в отлучке по делам и не мог приехать по приглашению правительства. Я брал для живописи несколько уроков в анатомии и решился назвать себя хирургическим учеником. Меня взяли, за недостатком лучшего, и мы отправились в замок Бюрси. Все это я делал по какому-то инстинкту. Я хотел видеть Полину прежде, нежели гробовая крышка закроется над ней, или скорее повиновался внутреннему голосу, сходившему ко мне с неба.
Мы приехали в замок. Граф с утра уехал в Каен, чтобы испросить позволения у префекта перевезти тело в Париж, где были гробницы его фамилии.
Один из друзей его нас принял и проводил в комнату графини. Я насилу мог стоять: ноги мои подгибались, сердце сильно билось; я был бледен, как жертва, нас ожидавшая. Мы вошли в комнату; она проникнута была еще запахом жизни. Бросивши вокруг себя испуганные взоры, я увидел на постели что-то подобное человеческому телу, закрытое простыней; тогда я почувствовал, что вся твердость моя исчезает, и прислонился к двери. Медик подошел к постели с тем спокойствием и тем непостижимым бесчувствием, которое дает привычка. Он поднял простыню, покрывавшую труп, и открыл голову. Тогда показалось мне, что я брежу или околдован: этот труп, распростертый на постели, не был трупом графини Безеваль; эта убитая женщина, в смерти которой мы приехали удостовериться, была не Полина!..
Это была женщина белокурая, ослепительной белизны, с голубыми глазами (глаза ее были еще не закрыты), с прелестными и аристократическими ручками; это была женщина молодая и прекрасная, но не Полина!
Рана оказалась в правом боку; пуля прошла между двумя ребрами и прострелила сердце, так что смерть последовала в то же мгновение. Это была такая странная тайна, что я начинал теряться и не знал, на чем остановиться в своих подозрениях. Во всем верного было только то, что эта женщина — не Полина, что граф Гораций Безеваль объявил свою жену мертвой и что под именем ее хотели похоронить другую.
Не знаю, чем я был полезен во время всей этой хирургической операции; не знаю даже, что подписал под протоколом; к счастью, доктор Дива, желая, без сомнения, показать преимущество свое пред учеником и превосходство провинции пред Парижем, взял на себя весь труд и потребовал от меня одной лишь подписи. Операция продолжалась около двух часов; потом мы прошли в столовую, в которой приготовлена была для нас закуска. Товарищи мои сели за стол, а я прислонился головой к окну, выходившему на переднюю часть двора. Я стоял так около четверти часа, когда человек, покрытый пылью, въехал верхом во всю прыть на двор, бросил лошадь, не беспокоясь, будет ли кто заниматься ею, и взбежал на крыльцо. Я переходил от удивления к удивлению! Я узнал этого человека, несмотря на перемену костюма и на то, что видел его вскользь: это был тот самый, которого я видел среди развалин выходившим из подземелья; это был человек в голубых панталонах, с заступом и охотничьим ножом. Я подозвал к себе слугу и спросил его об имени приехавшего. «Это господин наш, — отвечал он, — граф Безеваль, возвратившийся из Каена, куда он ездил испросить позволения о перевозе тела». Я спросил тогда, скоро ли он хочет отправиться в Париж? «Сегодня вечером, — сказал слуга, — потому что фургон, который должен везти тело графини, уже готов и почтовые лошади потребованы к пяти часам». Выходя из столовой залы, мы услышали стук молотка: это был столяр, заколачивавший гроб. Все шло по порядку, но поспешно, как ты видишь.