Я не ошиблась: паркет трещал под тяжестью тела, шаги приближались и опрокинули стул; но, без сомнения, тот, который шел, боялся быть услышанным, потому что шум тотчас перестал, и наступила совершенная тишина. Паук начал опять ткать свою паутину… О! Вы видите, все эти подробности так живы в моей памяти, как будто я там еще, лежу в постели, и при последнем издыхании от ужаса.
Я услышала вновь движение в библиотеке: шаги приближались к тому месту, где стояла моя кровать; рука дотронулась до перегородки… Итак, я была отделена от вошедшего толщиною только одной доски. Мне показалось, что отодвигают перегородку… Я притворилась спящею: сон был единственным моим оружием. Если это вор, то он, думая, что я не могу ни видеть, ни слышать его, может быть, пощадит меня, считая смерть мою бесполезной; лицо мое, обращенное к полу, было в тени, что позволяло мне смотреть открытыми глазами. Я увидела движение в своих занавесях; рука раздвигала их медленно; потом между красной драпировкой появилась голова; последний свет камина, дрожавший в глубине алькова, осветил это видение: я узнала Горация и закрыла глаза…
Когда открыла их, видение уже исчезло, но занавесы были еще в движении; я услышала шум задвигавшейся перегородки, потом удалявшийся звук шагов, потом скрип двери, наконец опять наступила тишина. Не знаю, сколько времени я пробыла таким образом без дыхания и без движения, но к рассвету, измученная этой ужасной ночью, впала в оцепенение, похожее на сон.
Я была разбужена малайцем, стучавшим в дверь, запертую мною изнутри; я была одета и тотчас встала отодвинуть засовы; слуга открыл ставни, и я, увидев в своей комнате свет и солнце, бросилась к окну. Это был один из прекрасных дней осени, когда солнце бросает последнюю улыбку на землю; все было так тихо и так спокойно в парке, что я начинала почти сомневаться в самой себе. Но происшествия ночи были столь живы в моем сердце; притом те места, которые охватывал мой взор, напоминали мне малейшие их подробности. Опять я увидела ворота, отворявшиеся, чтобы дать проход трем мужчинам и женщине, аллею, по которой они шли, следы, знаки которых остались на песке, более заметные в том месте, где жертва сопротивлялась, потому что те, которые несли ее, ступали тверже; эти шаги следовали по описанному уже мною направлению и скрывались в тополевой аллее. Тогда я хотела видеть, чтобы еще более увериться, если можно, свидетельство своих чувств: я вошла в библиотеку, ставня была полуотворена, как я оставила ее; опрокинутый стул посреди комнаты был тот самый, падение которого я слышала; я подошла к перегородке и, рассматривая ее с глубоким вниманием, увидела неприметную выемку, по которой она двигалась; я попробовала отодвинуть ее и увидела, что она стала подаваться. В эту минуту дверь моей комнаты отворилась; я успела отскочить от перегородки и схватить книгу в библиотеке. Это был малаец; он пришел сказать, что завтрак готов, и я пошла за ним.