Полное осознание сего пришло ко мне только здесь, в Бункере.
Эти живые и разумные сновали тут взад-вперед. Им всем, буквально всем, от меня что-то было нужно. «Миша, открой…», «Миша, проверь…», «Миша, достань…». Но самое неприятное, когда к этим просьбам прибавлялась непонятная, необъяснимая ревность. Начинался нешуточный замес.
– Ми-шааа, – Катины кисти легли мне прямо на грудь. – Не поможешь вещи перенести? Надькина малышка кричала всю ночь, совсем не давала спать.
Левый глаз предательски дернулся.
Как безобидно-то, мило все начиналось…
Потом лавина, нарастающий снежный поток.
– Михаил, а чего это ты Катьке давеча перетаскивал? – полное мое имя Зина употребляла лишь только когда злилась. – Я с Маней весь день вожусь: убираю, готовлю, спать укладываю, а ты, значит, ЭТОЙ СУЧКЕ спальники носишь, да?!
Отношение ко мне было потребительское, как к вещи. Женщины думали, что раз они были со мной однажды, то получали полное право на ревность.
«Он мой! – кричала каждая внутри себя. – Только мой и ничей более!»
Умри, уйди к другой – все равно! Близость – главный наделяющий правами компонент. Ключевой, дающий пожизненные привилегии в выражении собственной привязанности и заботы. Была бы цель, предмет опекания, а повод… повод найти можно всегда.
Плитка в душе скользкая – буду поддерживать, чтоб не разбился.
Полотенце вафельное кожу царапает – сотру поганые клеточки до дыр.
Главное, чтобы все видели волнение. Кто больше волнуется, тот больше любит.
Льстивые, ненастоящие улыбки, сплошные лекции как надо жить: «Миша, ты делаешь неправильно…», «У тебя просто нет вкуса…», «Это же некрасиво…». Красиво – некрасиво, какая разница?! Главное, чтобы работало, не падало, вмещалось.
А эти страшно выматывающие разговоры ни-о-чем – когда говорят сразу все бабы Подземелья! Галдят, перебивают, повторяют по нескольку раз одни и те же слова… Хотя, как ни странно, все всё понимают. Все, кроме меня! Внутри только усталость, да туман в глазах.
Особенным испытанием для меня были те дни, когда особи исторгали из себя кровь. При таком тесном общении циклы женщин синхронизировались до того, что стали наступать одновременно. Такую неделю лучше было вообще переждать, не высовываться лишний раз из своего угла. Запереть дверь, напихать ваты в нос и уши и, с урчащим от голода чревом, терпеливо дожидаться окончания агрессивно-депрессивной вакханалии снаружи.
Так каждый месяц… двенадцать раз в году… в течение двух десятков лет…
Не единожды, под грузом тупой безысходности, даже возникало желание свести счеты с жизнью.