– Проверяющие никогда по баракам и цехам не ходят, – нарушил затянувшееся молчание Илья Степанович. – Западло это для них. Так что шмон и прочее – так, для порядку, чтобы рабы прочувствовали серьезность момента. А министр если и прилетит, то разве бухнуть с начлагом в баньке. Но вряд ли, не тот фасон: Бадоев до нашего прыща опускаться не станет, ему самогон хлестать не с руки. Так что суетиться надо в меру, исключительно когда начальство смотрит. Рвать живот не рекомендую.
– Не буду, – честно пообещал Иван.
– Но и волынить не надо. Перед подобными мероприятиями вертухаев обычно усиливают за счет особых новобранцев. Есть тут у нас цех…
От речей старика отвлекло объявление о том, что вечером всем обязательно посетить концерт в честь Гургена Алановича, ведь Гурген Аланович считает, что рабы должны веселиться хотя бы иногда. Нечасто, конечно, но все-таки. И вообще – праздник.
Жуков сразу решил, что ему-то точно на концерте делать нечего. Во-первых, всерьез опасался, что при виде Бадоева его заклинит, он тупо попрет на охрану в надежде перегрызть элитную глотку, и его пристрелят. Как бы печально это, хоть разом и избавит от голоса в голове… Во-вторых, министр или еще кто из его окружения могут увидеть Ивана Жукова, опознать, и тогда его схватят и уничтожат. Следует уменьшить риски до минимума. Или хотя бы вдвое, как нынешний рабочий день.
Запрещенным имуществом обзавестись он не успел, поэтому, свалив из цеха, просто лег на нары. Рабы готовились к встрече с хозяином не только Хортицы, но и вообще всех лагерей и постепенно покидали барак, опустевший уже на две трети. Остались только старики, больные и мамашки с маленькими детьми.
Ну и отлично. Меньше народу – больше кислороду.
Увы, спокойно отлежаться Ивану не дали.
Явились вертухаи и велели всем – вообще всем! – выметаться наружу. А тех, кто сам не может ходить, пусть несут, толкают, пинают – командиру вертухаев, красномордому толстому сержанту, по фигу.
Мощным пинком под зад Жукова сбросили с нар. Поднявшись, он повел плечами.
Что ж, еще один повод отомстить.
* * *
В Новом Кремле было тихо и спокойно. Пожалуй, даже слишком тихо.
Высокий, широкий в плечах мужчина надел строгий серый костюм, с которым плохо сочеталась салатовая рубашка сплошь в игривых крокодильчиках. Туфли его блестели так, будто их только что покрыли лаком. Голова у мужчины была гладкой, как яйцо.
Пребывая, очевидно, в прекрасном расположении духа, он провел холеной ладонью по ярко-красному письменному столу. Под ногами пружинил ковер – вытканная репродукция любимой картины «Купание красного коня» Петрова-Водкина. Походя хозяин кабинета пнул боксерскую грушу, что висела вместо люстры.