Эна пряталась за кустами розмарина ровно напротив дома Прорвы, в нескольких метрах от тополя, где он мочился. Она вытянулась вдоль обрыва, вцепилась в корни, вжалась в землю. Голосила Алька, бурчал пьяный Прорва, лаяли всполошенные собаки. Вскоре Прорва перестал огрызаться, и Алька успокоилась. Заскрипели ступени, хлопнула дверь. Эна приподняла голову, подтянулась и села, выжидая, когда хозяева задуют лучину.
Но спать они не собирались: звякала посуда, тонко, на одной ноте кричал младенец, доносились монотонное рокотание Прорвы и тихая Алькина колыбельная.
Воровато оглядевшись, Эна покинула убежище. На цыпочках скользнула к ступенькам, нырнула в подворотню и вздохнула с облегчением, когда мрак окутал ее.
Простые люди не любили темноту, Эна же видела сотни ее оттенков. Темнота нежна, прозрачна и изменчива, она позволяет проявиться даже лучику далекой звезды. А еще ночью, в тишине, пробуждаются пугливые бабочки мечтаний и расправляют крылья. Спят надоевшие за ночь овцы, спят люди, никто не шарахается от Эны, как от зачумленной.
Узкими улочками, мимо старинных стен, увитых плющом, Эна вышла на набережную, где нос к носу столкнулась с хорошо поддатым Юрцом, хозяином таверны. Он повесил на деревянную дверь огромный ржавый замок, сунул руки в карманы кожаных, растянутых на коленях брюк. Завидев девушку, вскинул руку в перчатке, погладил черные усы, торчащие в стороны, и зажег фонарь. Отражая трепещущий огонек, его прищуренные глаза сияли.
Эна помахала ему и, обхватив себя руками, побрела по разбитой набережной. В Балаклаве все, кроме дома Близнецов и башен, создано в Золотом веке. Дом Близнецы возвели пару лет назад, когда целые кончились. А башням вообще много столетий, сколько – никто не скажет точно.
Спиной Эна чувствовала взгляд Юрца – он не побрезговал бы ею. Всех балаклавских баб перепортил, все ему приелось, а тут… Следует проверить, на самом ли деле эти, с червоточинами, не вполне люди.
Эна ускорила шаг, но даже когда темнота скрыла ее, взгляд Юрца остался – липкий, назойливый, как коровья муха. Началась часть набережной, некогда вымощенная плиткой. Плиты отвалились, оставив выбоины и колдобины, вода в бетоне пробила дорожки. Но Эна не боялась споткнуться: она приходила сюда каждую ночь и знала все неровности. В нескольких местах бетонный монолит треснул, и в рукотворных гротах плескалась вода. На долю секунды Эна замерла, завертела головой, но никого не увидела и поспешила туда, где она каждую полночь ждет Парус.
Про Парус ей поведала покойная бабушка, эту историю, пересказанную на разные лады, знали все местные девчонки. Некоторые даже не боялись головы Эрр-Кхаа и бегали на Утес. Эна не могла ждать Парус днем: она пасла стадо, и потому приходила ночью. В ее воображении Парус был не алым, а серебристо-белым, расшитым блестящими нитками.