— Нет, я не знал. Я не видел Рандтов с того дня, когда вы были здесь. Мне пришлось много работать — хотел побольше сделать, чтобы Гомеру с ребятами было полегче. На следующей неделе мне надо будет уехать на пару дней, на ярмарку в Челси.
Пип с усилием поднялся и, прихрамывая, ушел играть с Болтер, а Саймон сел на его место. Он был в своей рабочей одежде: вельветовые брюки и темно-красная рубашка с закатанными рукавами, обнажавшими загорелые руки.
— Пип на седьмом небе от счастья, — заметила Мэнди, и он кивнул.
Некоторое время они сидели молча, глядя, как хромой мальчик весело играет с собакой, затем Саймон неожиданно спросил:
— А когда вы с Робином планируете пожениться?
— Мы… — Мэнди не знала, что сказать. — У нас пока нет конкретных планов. Понимаете, Робин сейчас решил покорять мир кино, и для него это совершенно новое начинание. Мистер Рандт дал ему небольшую роль в своем новом фильме.
— Вот как?
Мэнди не понравился этот краткий холодный ответ, этот отстраненный взгляд серых глаз, и она добавила:
— По-моему, это замечательно.
— Да, вам должно так казаться, — заметил Саймон.
Вдруг его отстраненность показалась Мэнди раздражающей, что после волнений утра разбудило в ней беса противоречия.
— Вы, должно быть, считаете меня полной идиоткой, которой каждый может вертеть как хочет?
Но он не поддался на ее запальчивость.
— Нисколько. Это ваше дело, раз вы явно полностью доверяете своему молодому человеку.
Она подняла подбородок:
— Безусловно. Когда собираешься за мужчину замуж, естественно, ему доверяешь.
Однако, к огорчению Мэнди, ей хотелось убедить в этом не столько Саймона, сколько себя. Тот ответил не сразу. Он сидел, откинувшись на спинку стула, и не спускал взгляда с Мэнди. Долгое молчание, видимо, никогда не смущало Саймона Деррингтона.
Наконец он произнес:
— Вероятно, я произвожу на вас впечатление человека, для которого доверчивость есть качество нежелательное либо предосудительное. Вы знаете, это не так. Скорее напротив. Разумеется, какой смысл думать о женитьбе или замужестве, не испытывая доверия к этому человеку. Вот почему сам я об этом и не думаю, — прибавил он. В углу его губ мелькнула усмешка.
Сегодня его невыносимый цинизм уже не казался Мэнди забавным.
— Странный был бы у нас мир, если бы все рассуждали, как вы, — холодно отозвалась она.
— Может быть, а может быть, и нет. Тогда, по крайней мере, не распадалось бы столько семей, вам не кажется?
Теперь он уже неприкрыто улыбался, как бы предлагая перевести разговор в шутку.
Мэнди встала и сказала:
— Мне не хочется говорить на эту тему.