Ты пошли нам, Господь, житье мирное, любовное.
Отжени Ты от нас врагов пагубных.
Ты посей на нашу Русь счастье многое.
Микеша Вестимов и Михалка Смывалов стали без слов подпевать ему. Не успели разохотиться, монах умолк. И тогда они нашли свои слова, созвучные настроению:
Награди государем корня русского —
Корня русского, православного.
Уж поклонимся Тебе мы, уж помолимся.
Лишь бы Ты светил, как ясно солнышко.
Времечко лети, лети.
Хлебушко расти, расти.
Бьем тебе челом мы нынче в третий раз,
Батюшка ты наш, заботник Спас.
Пока они пели, из Водяных ворот вышел и присоединился к начальным людям дьяк Большого прихода Патрикей Насонов. Приложив руку к груди, он молча поприветствовал Тыркова, затем, перешепнувшись с Романчуковым и Федоровым, указал, куда править возы с копеечным серебром. Все ходко, деловито, немногословно. Возчики указанных Тырковым подвод последовали за Насоновым, остальные изготовились отправиться дальше, но тут стремянной Тыркова Сергушка Шемелин истошно завопил:
— Тятя! Чтоб мои глаза повылазили — тятя! Не узнаешь? Это же я, твой старшак Сергушка! Эвон куда тебя занесло — в самую Троицу!
Буйным ветром налетел он на скособоченного служня, наблюдавшего за происходящим с придорожья, легко подхватил его на руки и закружил, взахлеб повторяя:
— Тятя! Тятечка! Черт ты старый! Пропал незнамо куда, а мы с мамкой жди! Разве ж так можно?.. Ну, чего молчишь, точно ежа проглотил? Коли узнал меня, так хоть словечко кинь! Чай, немаленький…
Служень отчаянно закивал, разъяв темный провал рта. Зубов в нем не было, языка тоже. Лишь в горле что-то булькало, да из серых широко открытых глаз катились крупные слезы. Нижняя часть лица, оплавленная огнем, а потому безбородая, казалась меньше верхней. Ее будто с другого лица приставили. Зато верхняя сохранила природную красоту: прямой нос, разлетные брови, высокий лоб, поредевшие и поседевшие, но все еще буйные кудри, выбивающиеся из-под черного монашеского колпака.
Приглядевшись повнимательней, Тырков понял: это и впрямь отец Сергушки — казак старой ермаковской сотни Семен Шемелин. Пять лет назад запропал он на посылках к Москве. С тех пор несчетное число раз оплакали его неутешная Овдока и дети, похоронили в душе соседи и сослужильцы, а он, оказывается, жив, хотя и не скажешь, что здоров. Сразу видно: увечья свои он не в бою получил, а на пытке. Только на ней языки строптивцам режут, ну а Шемелин — строптивец известный — голову ни перед кем не склонял, от дел не отлынивал, заворуев в лицо обличал, какого бы они чина и звания ни были. Вот и стал кому-то поперек дороги.