Воеводы с готовностью сдвинулись, давая ему и Погожему место.
— По разумению Федора Годунова, нам первыми в ноги князю Дмитрию Трубецкому следует бухнуться, поскольку его казацкие таборы вкупе с полками его бывших соначальников первее нашего собрались, а Троицкие старцы первее нас их возлюбили и до сих пор помощью и благорасположением окрыляют, — вернулся к прерванному разговору Пожарский. — Коли бы мы сразу заодно с ними на ляхов двинулись, а не петляли вкруговую через Ярославль, Москва-де давно за нами была… Старые разговоры да на новый лад. К чему бы это, Федор Алексеевич?
— Не перевирай меня, князь, — вспыхнул Годунов. — Про бухнуться в ноги и речи не было. Я о том пекусь, чтобы ты Трубецкого и его казаков не чурался, а рядом с собой в решающий час по праву их перводанства поставил. Больно глядеть на враждующих братьев, которые не могут своих распрей отложить, пока Московское государство не устроится.
— Послушать тебя, так вина за эти распри прежде всего на нас лежит.
— И на вас! Давай вспомним, Дмитрий Михайлович, как все было. Земская рать в Нижнем Новгороде в помощь ополчению князя Трубецкого со товарищи создалась, но вместо того, чтобы под общий Совет всей земли стать, она свой избрала. Свой!.. Тогда дорога из Нижнего к Москве от польских и литовских людей чиста была, но вы по ней на соединение с подмосковными полками идти на захотели. Разве не так? А к чему было вину враждотворцев и подговорщиков, повинных в смерти Прокопия Ляпунова и прочих бесчинствах, на всех казаков без разбору перекладывать? Зачем их с бунташным войском Ивашки Болотникова равнять? Ведь никто другой, а в первую голову казаки поляков в Кремле и Китай-городе заперли, в страхе и голоде уже который месяц держат. И с троицкими старцами у них с самого начала мир да согласие. Монахи им порох, свинец, корма и одежду шлют, у себя привечают, поскольку не видят в казаках богоотступников и грабителей, зато рвение к защите отечества высоко ставят.
— Вспоминать, так вспоминать, — терпеливо выслушав Годунова, дал ему отповедь Пожарский. — Заслуг у подмосковных казаков никто не отнимал и не отнимает. Со многими из них у нас добрые отношения наладились. Но и беспорядки, разбои, бесчинства, которые они вокруг чинят, нам ни к чему. Однако не это главное. Главное, что вдохновителем того ополчения Прокопий Ляпунов был, а не Трубецкой. После гибели Ляпунова от рук воровских казаков не стало силы, которая бы смогла изгнание ляхов и избрание русского родословного государя по совести устроить. Как себя Трубецкой с Заруцким тогда повели? Один по уступчивости своей, другой по корысти челом лжегосударыне Марине Юрьевне ударили, проча ее малолетнего сына Ивана в царята, и тут же псковскому самозванцу Матюшке присягнули. Как такое возможно, ума не приложу! Вот и пошли мы своим путем, чтобы правое дело в безладице подмосковного войска не утопить. Нелегко нам было праведный дух, заданный в Нижнем Новгороде Кузьмой Минычем, сохранить и с троицкими старцами в полное понимание войти. Ныне, когда Заруцкий со своими людьми в Коломну к панье Маринке и ее мальчонке сбежал, подмосковное поле для ратного дела освободилось. А как у нас отношения с Трубецким сложатся, время покажет. Казацким атаманом, не в чин боярствуя, он в лагере у Тушинского вора стал, хотя прежде на дворян, холопов и посадников из Брянска, Мещевска, Козельска, Медыни и других городов опирался. Ныне их в подмосковных таборах немного осталось. Вот и гадай, справится ли государь-боярин с казацкой вольницей, опорой нам будет или снова в шатания впадет…