Зато скакуны в отрядах дворянской конницы почти сплошь белые с черными пятнами на боках и на шее. Пятна эти невелики и рассыпаны редко, а потому не очень заметны. В отличие от породистых рысаков польского войска эти кони — помесь вологодских жеребцов и ногайских кобылиц. Нравом они диковаты, овса почти не едят, роста самого что ни на есть среднего, зато быстры, выносливы и неприхотливы. Полдня могут скакать и не запалиться, а это в боевом деле, считай, самое главное.
Однако ныне и окрас скакунов вологодско-ногайской породы Пожарский по достоинству оценил. На широком зелено-сером поле белые сгустки дворянской конницы сразу заметны. По ним легко проследить, куда она движется, какими силами, с каким напором.
Ожесточенной схватке Хованского с Новодворским не суждено было завершиться. Между ними вклинились рубаки с той и с другой стороны. Они сцепились, как разъяренные псы. Храп. Кровь. Крики. Дымки от пистольных выстрелов. Падение коней и людей.
Вырвавшись из этого бешеного водоворота, пан Новодворский не стал искать Хованского. Разметав преградивших ему путь конников, он устремился к построенному накануне острожному городку.
Хованский меж тем вышиб из седла сначала одного крылатого кавалериста, затем обрушился на другого. Спину ему прикрывал столь же искушенный в ратном деле стремянной, а с боков стерегли холопы дворянской конницы.
Кучно держались отряды и других воевод. Не зря в Ярославле Пожарский изнурял их военными занятиями. Вчерашние крестьяне, ремесленники, черные и гулящие люди оказались способными учениками. Они быстро освоили приемы слаженного боя, не хуже смолян, дрогобужан, вязмичей, закаленных в приграничных сражениях, научились отыскивать в доспехах противника уязвимые места и точно вгонять в них копье или рогатину. Но главное, что отличало их сейчас от поляков, — яростный напор, та душевная окрыленность, которой не чувствовалось в рядах противника. Тот бился умело, но как-то заученно, по обязанности.
А через Крымский брод все шло и шло войско Ходкевича. Казалось, ему конца-края не будет. В черед с кавалерией и конными черкасами двигалась голубая и красная пехота. Литва. Немцы. Венгры. Поляки. И снова запорожские казаки — из тех черкас, что запродались короне польской.
Перебравшись через Москву-реку, это зловещее полчище распадалось на несколько потоков. Один продолжал двигаться к Арбатско-Чертольскому раздорожью, по пути растворяясь в толчее сражения, на глазах ширя его, тесня к острожным городкам и земляному валу. Другой поджег караульную избу у проездных ворот Нового Девичьего монастыря и принялся вышибать сами ворота. Еще два растеклись по берегу Москвы-реки в разные стороны, чтобы охватить разом весь Арбат. Все эти потоки были похожи на головы огромного чешуйчатого змея, пыхающего огнем, разящего мечом.