— Было дело, — не стал опровергать его догадку Кирила.
На самом деле пальцы ему поломал ямщик Антипка Буйга. Случилось это еще в ту пору, когда Нечай Федоров, спасая сына от ищеек Сыскного приказа, отправил его в Сибирь на строительство Томского города. На переходе от Верхотурья до Туринского острога у Кирилы с Антипкой ссора вышла, ну и решили они ее руколомом решить. Раньше Кирила в таких поединках всегда победителем выходил, а тут Бог от него отступился. С тех пор и приходится ему писать в перстянке. Еще досадней расспросы, где это он пальцы потерял. Вот и нашелся ответ на все случаи жизни: было дело.
Судя по всему, ответ этот первого дьяка вполне удовлетворил. В очередной раз почесав указательным пальцем плешь, Евдокимов занялся своими делами. А Кирила вдруг в необычайное волнение пришел. Ведь грамота, которую он сейчас напишет, уйдет в Тобольск не только за рукой Пожарского и других вождей ополчения, но и за приписью Кирилы, их сибирского дьяка. Вместе с большим сибирским воеводой Иваном Катыревым прочитает ее и отец Кирилы, большой сибирский дьяк Нечай Федорович. Как он воспримет эту припись? Поймет ли, что сделана она его сыном?
Зачин у всех грамот примерно одинаков. Вот и Кирила мудрить не стал — начал, как принято, с челобития:
«По избранию всей земли московского государства всяких чинов людей у ратных и у земских дел стольник и воевода князь Пожарский в Сибирь, в Тоболеский град, большому воеводе Ивану Михайловичю Катыреву-Ростовскому в товарищах с Борисом Ивановичем Нащокиным от своего имени и от имени стоящих во челе с ним соизбранников свое почтение и терпеливое изложение дел случившихся, текущих и завтрашних для общего решения и взаимства шлет…»
Прочитанным Кирила остался доволен. Во-первых, нынешнюю титлу Дмитрия Пожарского он во всей ее пространной полноте привел, зато других членов ярославского земского Совета упомнил, как неких соизбранников, безымянно. Хотя они и мнят себя первыми, но пусть знают свое подлинное место. Во-вторых, надоело писать заученное «челом бьет». То ли дело «свое почтение шлет». Смысл тот же, но звучит более веско и ново. А как уместно сказано — «терпеливое изложение» или «для общего решения и взаимства»! Тут важны даже не сами слова, а их связь и оттенки.
Ну вот, теперь можно и к обещанному изложению перейти. Это ничего, что рука, да еще в перстянке, поначалу за мыслью не успевает. Глядишь, и разгонится. Главное, писать так, будто с отцом после долгой разлуки беседуешь. Тогда ни одна стоящая мысль не потеряется.
Кирила писал и радовался: а ведь получается! Однако, дойдя до новгородских дел, задумался. На утренней трапезе, похожей больше на заседание приказного правления, нынче присутствовал судья Монастырского приказа Степан Татищев. Он только что вернулся из Великого Новгорода, куда ездил с выборными от пятнадцати городов людьми, чтобы лично узнать у тамошнего воеводы князя Ивана Одоевского и митрополита Исидора, как складываются у них отношения со шведским наместником Якобом-Пунтусом Делагарди, но больше того — как новгородцы собираются строить их с нижегородским ополчением: дружить, враждовать или в сторону отойдут, дабы не мешать ему самому с ляхами и седьмочисленными боярами на Москве разобраться. При этом Татищев должен был убедить новгородцев, что не следует им без ведома ярославского совета затаскивать чужеземцев в свое государство, в северные и поморские города.