— А почему, собственно, он прерывается? — сразу спросил Монд.
— Прерывается он потому, что в этих трех местах пропасти, — ничего больше не поясняя, ответил Андрей, ожидая вопросов.
— Получается, что через них лыжник должен был перелететь? — продолжал спрашивать Монд.
— Совершенно верно.
— И что же тут невероятного?
— Невероятно здесь то, — вмешался Маккью, — что даже совершеннейший идиот не решится на такой спуск. Это же надо видеть глазами, — нет там и не может быть никакого спуска. А потом, Андрей, с чего вы взяли, что эта линия, которую вы нам показываете, — лыжня? Марк, — обратился он к своему помощнику, — скажите вы, но, по-моему, или я, или мистер Городецкий не в своем уме.
— Я склонен согласиться с вами, шеф, но, может быть… Не знаю, что и сказать. Предположение совершенно невероятное. Хотя Андрей сам говорил об этом.
— Мистер Городецкий, так что дает вам основание утверждать, что это лыжня? — спросил Монд.
— Ну, начну с самого простого. Чарлз, Марк, вы обратили внимание, что когда Кид расчищает дорогу к шале, по ее сторонам образуются вертикальные срезы?
— Ну да, — откликнулся Чарлз.
— Что вам они напоминают?
— А нельзя ли ближе к делу? И без загадок, — поторопил его Маккью, которому боковые срезы дороги ничего не напоминали.
— Хорошо, — усмехнулся Андрей. — А мне этот срез напомнил вафлю — этакая мякоть с колючей прослойкой. Колючая прослойка — это наст, успевающий все же образоваться, несмотря на еженощные снежные заряды. Наст этот я почувствовал и тогда, когда спускался к шале с горы, предназначенной для фристайла. Утром на другой день я попытался найти свой след. Снизу его не было видно, но гора заслоняла и те пропасти, что были за ней, да я на какое-то время и забыл про них. Тогда-то я и увидел нечто вроде просеки, поднимающейся высоко в горы. Я на подъемнике опять добрался до домика-раздевалки. Пропасть была на месте, но за ней начинался подъем, уж очень напоминавший трамплин. С него можно было разогнаться, перепрыгнуть пропасть и уже практически без риска спуститься к шале.
— Если я вас правильно понял, — перебил его Монд, — вы ведете к тому, что преступник воспользовался как бы каскадом трамплинов?
— Да, — сказал Андрей, — и, когда эта безумная мысль пришла мне в голову, я решил проверить, а нет ли на нашей горе еще какой-нибудь лыжни, кроме моей. Ведь прошло-то всего две ночи. Тут мне и вспомнился срез дороги, так сказать, «эффект вафли». Я еще раз поднялся на подъемнике, прихватив с собой лопату, вырыл поперек горы небольшой окопчик, начиная примерно с того места, где спускался сам. Нашел сначала свою лыжню, а потом еще одну под снегом, оставленным двумя снежными зарядами. Продавленный наст очень хорошо ее сохранил. Я уже не сомневался, что убийца попал в шале именно таким путем. Оставалось выяснить, действительно ли существует каскад трамплинов, которыми можно было воспользоваться? С вертолета я увидел и сфотографировал этот каскад. Снимки — это уже специальная съемка — показали мне и лыжню по всей длине трассы, которую выбрал преступник.