Понимая, что это безнадежно, женщина все же продолжает просить, тихо, хрипло, с маниакальной настойчивостью.
— Ведь уже вечер. Вы же можете…
— А завтра что будешь делать? Опять бегать просить? — спрашивает мужской голос.
Но та, которой он говорит это, уже не может ни рассуждать, ни рассчитывать. Все ее мысли, так же как ее глаза, устремлены на хлеб, лежащий на прилавке.
Кто-то участливо шепчет: «Ты иди на Подъяческую, там дают вперед».
Но вряд ли она слышит и это.
И тут пожилой рабочий говорит резко и с силой:
— Дай ей хлеб!
— Я не могу на послезавтра давать, — огрызается девушка. — Куда я талоны дену?
— Найдешь куда деть. Завтра наклеишь. Дай ей хлеба, слышишь? — повторяет он с угрозой. — Сама небось сытая. У нее детская карточка, не видишь?
И тогда белокурая девушка, которая клеит талоны, подымает голову.
— Дай ты ей, ладно, — говорит она тихо, — я их на завтрашний лист потом наклею. Давай их сюда.
Девушка берет карточки. Ее замерзшие руки привычно держат эти жалкие бумажки. Большие ножницы ловко и быстро вырезают два маленьких квадратных талона.
— Иждивенческая и детская… — Она отрезает кусок хлеба, кладет на весы, добавляет маленький довесок.
Молодая женщина осторожно берет хлеб, бережно засовывает его в сумку и молча, ни на кого не глядя, пробирается к выходу. У дверей она испуганным, воровским движением кладет довесок в рот.
Когда молодая женщина вышла на улицу, свет уже померк. Воздух словно уплотнился, он стал совсем синим. Очередь у булочной казалась сейчас одним длинным, слабо шевелящимся телом.
Женщина постояла с минуту, собираясь с силами, потом медленно пошла по направлению к мосту.
Тут на углу она и столкнулась с маленькой старушкой, закутанной в белый платок.
— Смотри-ка ты, Воронова! — воскликнула та. — Какая ты страшная стала. Я думала, вы с заводом эвакуировались. А как Алексей Петрович?
— На фронте он, — тихо ответила Нина Воронова. — Он ведь в апреле уехал в командировку. Оттуда его и взяли. А мы тогда на даче жили, в Волосове. Еле выбрались; нас по дороге бомбили два раза. Ах, лучше бы убили тогда! — крикнула она вдруг с неожиданной силой. — Хоть сразу. Все равно ведь умрем теперь с голоду, сколько же мучиться еще? Сколько нам еще мучиться?
— Слушай, Нина, — быстро заговорила старуха, — ты сходи на завод. Ты знаешь, я вчера встретила Боровую; помнишь ее? Ее муж с Алексеем Петровичем вместе работал. Она говорила, опять начали эвакуировать — на машинах через Ладогу. Конечно, там бомбят, да и страшно в такой мороз, а она говорит: «Рискну». У нее младший-то умер еще в декабре, а она с девочкой хочет ехать. Ты пойди, узнай. Они тебя должны взять, — Алексей Петрович сколько лет на заводе работал. Сходи, попробуй.