11 марта 1936 года. Москва. Кремль. Кабинет Сталина.
Михаил Николаевич Тухачевский шел на доклад с некоторым трепетом, потому как по большому счету вся его работа основана на знаниях из его прошлого, но существенны ли возможные отличия или нет – он не мог даже догадываться. Риск огромен, но выбора не было никакого. Да и сама по себе подача столь сложной и неоднозначной информации – архисложная вещь…
– Здравствуйте товарищи, – сказал слегка опешивший Тухачевский, войдя в кабинет Сталина и застав там целую делегацию. Тут был и сам вождь, и Ворошилов, и Шапошников и прочие – всего пятнадцать человек. Целая делегация. "Вот тебе и личный доклад" – подумал Тухачевский, не выдавая, впрочем, своего удивления. Тем более, что на что-то подобное он и рассчитывал, уж больно странным казался доклад одному товарищу Сталину по вопросам, в которых он сам нуждается в консультациях. Главной проблемой всего доклада, ясно осознанной еще на стадии подготовки, стало то обстоятельство, что давать в лоб информацию было нельзя. К ней нужно подготавливать. Мало того, требовалось избежать прямой критики всех деятелей, что пользовались уважением и доверием вождя. Что было сложно, так как, несмотря на откровенное вредительство со стороны участников путча, немалую лепту в трагичность ситуации внесли и лично Климент Ефремович, и масса других некомпетентных командиров РККА. Не по злому умыслу, конечно, а по банальному незнанию. Поэтому фундаментальной задачей оказалось не столько преподнесение аналитических заметок, сколько уклонение от прямой критики Ворошилова и ему подобных командиров. "Не нужно дразнить гусей". Но кого-нибудь все-таки требовалось выставить козлом отпущения, ведь не бывает так, что все плохо и никто в этом не виноват. Поэтому основной шквал его критики обрушился на "гнилое наследие Троцкого" и анархизм в армейской среде, или как говаривал Фрунзе "партизанщину", связанную с "вредным наследием эсеров" и "махновщиной".
Впрочем, это еще не вся особенность, "аналитической записки", представленной Михаилом Николаевичем "благодарным зрителям". Благодаря тому, что в ходе слияния личностей обновленному Тухачевскому стала доступна вся полнота памяти обеих жизней, он развернулся с необычайным размахом. То есть, не только использовал мощные пласты несуществующих пока аналитических материалов как предвоенного, так и послевоенного происхождения, но и пользовался гигантскими фактическими знаниями обоих маршалов по реальному положению дел в войсках. Кроме того, превосходная аномалия в памяти позволила ему обширно использовать цитаты Ленина, Фрунзе, Ворошилова и прочих уважаемых деятелей молодого Советского Союза, тщательно прикрывая и обосновывая ими свою позицию. Дескать, это не он придумал, а прозорливые товарищи подсказали. Даже Сталина цитировал, под его сдержанные улыбки в усы. Таким способом Михаил Николаевич не только избавлялся от неловкого момента лобовой и огульной критики, но и устанавливал очень прочные идеологические барьеры на пути глупостей и вредительства, маркируя их как троцкизм, направляющие армейское строительство в нужное русло.