Отец Всеслава мечтал увидеть сына офицером или, на худой конец, инженером. И едва семнадцатилетний отпрыск окончил гимназию, как по настоянию отца поступил в первое военное Павловское училище. Единственное, что примиряло молодого Арсенина с казарменным бытом, — то, что училище находилось в Петербурге, и редкие увольнительные он посвящал поездкам в Кронштадт, где мог вдоволь любоваться морем и кораблями. И хотя со временем юноша втянулся в дисциплину, принял порядки своей Alma mater и даже научился извлекать из них некоторое удовольствие, как в детстве изюм из сладкой булочки, мечтам отца не суждено было сбыться. На втором году обучения Всеслав дрался на дуэли, и хотя сия эскапада обошлась без смертоубийства, ран и увечий, Арсенина отчислили из корпуса.
Ничуть не расстроившись по данному поводу, он подал документы в Петербургские морские классы, после чего его детская мечта стала приобретать вполне осязаемый вид.
Отец поначалу возражал против такого решения, но вспомнив, что сам пошел в обучение лишь по требованию своего отца, в то время как мечтал о геодезии, бразильской сельве и африканских саваннах, с выбором сына смирился.
Два года учебы пролетели почти незаметно. Преподавали в классах профессионалы своего дела, которые делились с учениками как своими знаниями, так и беззаветной любовью к морю, отчего учились курсанты усердно. После перевода в третий, выпускной, класс Арсенин столкнулся с необходимостью устройства на летнюю практику.
Учебных судов для моряков торгового флота не существовало и в помине, и те курсанты, кто действительно желал научиться чему-то помимо полученных в училище знаний, нанимались на лето матросами или на пароходы местных линий, или на мелкие парусники, которыми тогда кишели Черное и Азовское моря. Не тратя много времени на раздумья, Всеслав устроился матросом на небольшой грузо-пассажирский пароход с парусным вооружением и реями на фок-мачте, носивший гордое, можно даже сказать — претенциозное название «Сокол», и все лето провел в плаванье: сначала из Керчи до Севастополя, после — из Севастополя в Таганрог.
По окончании практики Всеслав вернулся к учебе. Первые две недели он поглощал знания, как и прежде, но буквально в конце сентября к учению охладел: вид имел задумчивый и мечтательный, а по возвращении из классов, небрежно забросив учебники под койку, тут же исчезал. Еще немного времени спустя Арсенин, ранее отличавшийся рачительным отношением к деньгам, вдруг стал занимать значительные суммы у сокурсников, интересоваться вопросами моды и строчить по ночам скверного качества вирши. Диагноз, поставленный товарищами, оказался единодушным: Арсенин влюбился! Придя к единому мнению, курсанты хлопали новоиспеченного Ромео по плечам, кто восторженно, а кто сочувственно, и, пытаясь угадать, кто же эта таинственная незнакомка, заключали пари. В конце концов ответ на загадку был получен: один из сокурсников, гуляя по Невской перспективе, невзначай столкнулся с Арсениным. Тот буквально порхал вокруг миниатюрной блондинки, в коей курсант практически сразу узнал дочь Кузавлева — тогдашнего начальника артиллерийских классов: девицу красивую, но избалованную и взбалмошную. До конца октября Всеслав пребывал в приподнятом расположении духа, но с наступлением ноябрьских холодов товарищи все чаще стали замечать, что от прежней его веселости не осталось и следа, а к декабрю Арсенин превратился в сосредоточие уныния и меланхолии.