— Саша Давыдов — русский соловей, говорите? — вопросительно шевельнул бровью Кочетков. — Как же, как же, припоминаю такого. Только, любезный Викентий Павлович, абсолютной точности ради замечу, что соловей он отнюдь не русский и даже не цыганский. Это ежели по национальности судить. Да будет вам известно, что Давыдов — это только сценическое имя, псевдоним, а на самом деле эта звезда русского романса является армянином, и звать его по рождению Арсен Давидович Карапетян, родом из Вагаршапате.
— Матка боска Ченстоховска! — вспылил Политковский со всей присущей польскому шляхтичу горячностью. — Я бы попросил не порочить славу нашего русского искусства! Ежели человек с таким чувством способен русские романсы петь, к чему к нему в родословную-то заглядывать? Или, по вашему мнению, мне как поляку тоже русские пословицы произносить заказано?
— Прошу меня простить, господа, — неожиданно серьезно заметил Кочетков. — Викентий Павлович, по сути, совершенно прав. Меня же извиняет только то, что все мною сказанное вовсе не от особого отношения к искусству, а от склада ума, который многие люди называют энциклопедическим. Еще раз прошу прощения, Викентий Павлович, что дал повод превратно меня понять…
— Полноте, Викентий Павлович, успокойтесь! — Арсенин примиряюще положил руку на плечо старпома. — Не стоит так волноваться из-за пустяков. Давайте лучше к делам вернемся. Вы говорите, Троцкий себя с хорошей стороны показать успел?
Политковский, подтверждая слова капитана, молча кивнул и перевел дух.
— Однако не ожидал! — удивленно и в то же время с некоторым сомнением качнул головой Арсенин. — Ну, коли так, пусть по-вашему будет и он на берегу отдохнет. Кстати, если не секрет, а где его друг Туташхиа? Что-то я его имени в списке не вижу…
— Никаких секретов, Всеслав Романович, — пожал плечами старпом. — Он в дежурной вахте остался, его черед нынче. Как в следующий раз на бункеровку остановимся, так и он на берег пойдет, в Джибути, к примеру. Будет пальмовое вино с кахетинским сравнивать, а чернокожих красавиц с картлийскими…
— Всеслав Романович, а вам в Нью-Йорке бывать не случалось? — как бы невпопад спросил Кочетков. — Знаете ли вы, что статуя Свободы, которая на островке Бедлоу при входе в гавань красуется, первоначально для Порт-Саида предназначалась? И лишь скудность государственной казны отвратила хедива египетского от этого намеренья? О! Поглядите-ка, — Кочетков указал на приближающийся к «Одиссею» ялик. — Андрей Петрович к нам в гости! Скучает по соплеменникам, обычное дело. Я вас познакомлю, милейший юноша.