— Что надо?
— К вам, ваше благородие.
— Вижу. Зачем?
— Чекушка забирала. Отпустили.
Сотник искоса посмотрел на бородатого мальчонку, вытянувшегося перед ним, нахмурился:
— Как нашел?
— Так ить люди сказали. Не сразу, а нашел.
— Где тебя чека содержала?
— В губернском лагере.
— Вот как?.. — поднял голову Миробицкий. — Любопытно. А ну расскажи, как у них там?
Гришка стал подробно освещать порядки в лагере, а Миробицкий внимательно слушал. Потом сотник подвинул гостю лист чистой бумаги:
— Нарисуй — где что... Может, понадобится мне.
Гришка со знанием дела изобразил двор, бараки, нарисовал крестики постов.
Сотник несколько минут изучал чертеж, отложил его в сторону, полюбопытствовал:
— А в самой чеке сидел?
— А как же, господин сотник.
— Били?
— Разве ж нет?
— Это ты, пожалуй, врешь.
Гость обиделся:
— Может, кто почище — тех не трогают. А нашему брату влепляют, аж сидеть потом невозможно.
Куривший неподалеку от Миробицкого есаул Шундеев поднялся с лавки, подошел к Грише, как колом потыкал его взглядом:
— Ежели кто предатель — тому из спины ремни вырезаем. Запомнил?
Гришка оглядел крепкую фигуру есаула на кривых коротких ногах, лоб, розовеющий гладким шрамом, кивнул головой:
— Это понятно, господин урядник.
— Господин есаул... — подсказал кто-то из-за спины.
— Виноват, ваше благородие...
Шундеев махнул рукой:
— А-а...Документы есть?
— Сохранил, благодаря бога.
Зимних сел на свободную табуретку, снял лапти и начал раскручивать портянки.
— Вот, господин сотник.
Миробицкий долго и внимательно читал справки, зачем-то просматривал их на свет, потом положил в железный несгораемый ящик, стоявший в углу.
— Ну, хорошо, как тебя...
— Ческидов, — подсказал Гришка.
— Так вот, Ческидов, сегодня же и в дело пойдешь. Рад?
Гришка печально поморгал глазами.
— Ты недоволен, я вижу?
— Рад я... Только ведь вот она, какая фиговина
— Ну?
— Выспаться б надо. Трое суток в сосны тыкался, пока нашел.
— Потом отоспишься, Ческидов. Не время.
Он оглянулся, увидел женщину у окна, крикнул:
— Настя! Самогона — казаку!
Калугина пошла в сени, вернулась оттуда с миской соленых огурцов, забулькала самогоном в кружку. Подала первач красивому мальчонке, одобрительно улыбнулась:
— Пейте, господин казак.
Гришка, сколько следовало, улыбнулся в ответ, подумал: «Хороша, стерва!» — и медленно выпил спиртное.
Обеими ладонями потер свою нелепую бороденку, вежливо поставил кружку на краешек стола.
Самогон был крепчайший, а Гриша давно не пробовал мяса, досыта не ел хлеба — и быстро захмелел.
Размахивая руками, наклонился к Миробицкому, зашептал с пьяной доверительностью: