Сердце Житова замерло. Он обернулся на зов так поспешно, будто его дернули за рукав. Нюська! Стоит, мнется возле своей раздаточной, смотрит на Житова не то с жалостью, не то виновато. Ноги сами подвели Житова к Нюське.
— Здравствуй, Нюся.
Знакомое крепкое рукопожатие, но тут же отняла, спрятала в карман руку. И в раздаточную, подальше от лишних глаз, не позвала…
— Ой, что это говорят, Евгений Палыч? Это правда, что вы…
— Правда, Нюся.
— Ой, жалко-то как!
И это «жалко-то» резануло Житова. Значит… конец!
— Я провожу вас, Евгений Палыч? — тихо, будто боясь отказа, спросила Нюська.
Житов, не отрывая взгляда от Нюськиного пылающего лица, не ответил. «Милая Нюся! Неужели ты не видишь, как тяжело мне расстаться с тобой? Неужели ты еще можешь спрашивать разрешенья, если я готов заплакать от боли, от твоего „жалко“!..»
— А может, еще вернетесь, Евгений Палыч!
— Нет, Нюся. Меня переводят совсем. Счастливо тебе, Нюся… — Житов не досказал. Напрасно пытался он уловить в голосе Нюськи хоть одну нотку искренности. Так она могла сказать любому знакомому парню, любому товарищу по работе. Уж лучше бы молчала…
8
— Ой, Нюська, бежим! Артисты приехали! В клубе сейчас!..
Нюська сорвалась с места, бросив на бегу матери:
— Маманя, не жди, я оттуда прямо на смену! Я сытая!..
Такие события в Качуге были не часты. Как можно упустить случай и не на сцене, а вот так, близехонько разглядеть, а может, и познакомиться, поговорить с настоящими артистами.
В клубе, где шла репетиция, собралась уже без малого вся качугская молодежь. Глазели на сцену из-за кулис, в окна, пробрались в зал. Нюська с подружками тоже протиснулась в зал. Тонкая в поясе, уже немолодая брюнетка, пела знакомую Нюське арию Кармек — «Хабанеру».
— Нюсь, а Нюсь, — шепнула подружка, — думаешь кто поет, а?
— Певица, кто же.
— Ну и дура. Это ж Милованова поет, та самая, которая по радио выступает.
— Да ну? — удивилась Нюська. Милованову считали одной из лучших певиц Иркутска. Нюська даже затаила дыхание, во все глаза глядя на иркутскую знаменитость.
— Поет-то как, а?
— Орет.
— Чего?
— Орет, говорю. Того гляди, кишка вылезет…
— И ничего-то ты, Нюська, не смыслишь!
После репетиции молодежь кинулась на сцену, за кулисы, ловить артистов. Нюська тоже выбралась на сцену, но бежать за знаменитостью отпала охота. По радио пела здорово, а тут…
— Эх, девочки, да разве так поют «Хабанеру»! Это же свободно должно… Ведь и слова-то такие…
И Нюська, входя в роль, выступила вперед, повела рукой и запела:
Любовь свобо-одная мир чарует,
Она зако-онов всех сильне-ей…
Густой, низкий Нюськин голосище наполнил зал, вылился в раскрытые окна. А Нюська легко, без напряжения пела фразу за фразой, не замечая ни веселых, поднятых к ней из зала лиц, ни окруживших ее парней и подружек…