— Ничего, Фая. Однако, все будет хорошо, — сказал уже по-русски Танхаев. — Алексей тебя в обиду не даст. Верно, Алексей?
Лешка судорожно потянул носом, ответил:
— Факт!
У вокзала народ — военные, мобилизованные, женщины, дети. Сидят на ступеньках, на вещах, в подъездах. Без конца хлопают тяжелые двери. Ни обычной вокзальной суеты, ни смеха.
Бродили втроем. Лешка посредине: веснушчатый, белолицый. Люди проходили мимо них, недоуменно переглядывались, улыбались.
Объявили посадку. Резкий, пронзительный гудок паровоза. Лешка вздрогнул, ошалело глянул на паровоз и вдруг изо всех сил вцепился в Танхаева. Вцепился обеими руками, прижался к нему всем своим тонким тельцем. Придерживая одной рукой Лешку, Наум Бардымович поцеловал жену, поднял к себе мокрое от слез Лешкино веснушчатое лицо.
— Будь мужчиной, Алексей! Голову держи выше! Прощай, Фая!
Лешка сквозь слезы видел, как медленно удалялся от него кряжистый широкоскулый человек, как помахала и замерла в воздухе его рука, смешалась с другими…
6
Только через неделю Поздняков наконец выписался из больницы и перед отъездом в Качуг навестил Романовну.
— Здравствуй, соколик, здравствуй! От Оленьки-то нет ли чего?
— Ты же знаешь, она мне не пишет, няня.
— И то правда… Отродясь такого не было, чтобы она не писала-то… Сынок-то как?
— Хорошо, няня. А вот профессора отблагодарить так и не нашел время…
— Какого там профессора… — едва не сорвалась с языка Романовны «тайна».
Поздняков недоуменно взглянул на старушку.
— О чем ты, няня?
— Так, о профессоре твоем… А живешь где?
— Все там же, в гостинице… — И вдруг мысль: вот бы кого предложить подомовничать Клавдии — Романовну! Уж эта-то верный человек, только бы согласилась.
— Няня, — сказал он после некоторого молчания, — скучно тебе одной тут?
— Уж куда скучней-то, сам видишь.
Поздняков усадил ее рядом, долго и убедительно объяснял ей необходимость переехать к Клавдии, помочь жене присмотреть за детьми.
— Куда же я от Оленьки уйду, соколик?
— От какой Оленьки? — испугался Алексей ее отсутствующему, бесцельному взгляду; не заговаривается ли старуха?
— А квартира? А письма ее?..
Поздняков облегченно вздохнул.
— Вот ты о чем. За квартиру положись на меня, Романовна, за письма — на Клаву. Переадресуют твои письма на жену, и можешь быть спокойна, не прочитаю…
— Разве что так. Я ведь и сама измаялась взаперти-то: ни людей, почитай, не вижу…
— Вот и отлично. А если Клава не согласится — возьму к себе в гостиницу… или сам к тебе перееду…
— Эка! Нет уж, соколик, к тебе не пойду и в грех меня не вводи, старую! — всполошилась Романовна.