Лицо Пластунова в тени, за белым конусом света настольной лампы, Ольга видит, скорее чувствует на себе его пристальный, отечески сочувственный взгляд. Это ее коробит.
— Да? В чем же эти мои странности, Сергей Сергеевич?
— Да как вам сказать. Замуж вам надо, по-моему.
— Спасибо. Но ведь у меня же есть жених, вы это знаете. Вот кончим войну…
Синий дымок папиросы врывается в белый конус, клубится, мечется, ищет выход.
— Простите за откровенность, Ольга Владимировна, но жениха у вас пока нет.
— Да?
— Вот так: нету.
— Из чего же вы заключили, любопытно знать?
— Ну вот, опять, кажись, останавливаемся. Поглядеть разве?
Ольгу задело. Замахнулся, теперь будет искать оттяжки.
— Злить изволите? Вам не поглядеть, а убежать хочется, Сергей Сергеевич. Уж коли начали о женихах… Почему же вы мне не верите… что у меня в Иркутске жених… да еще такой любящий?.. Да дымите вы, ради бога, хоть в сторону! Сами насквозь прокурились и меня коптите, как омуля.
— Виноват. А жениха у вас нет. Ну подумайте, какая невеста, в кои веки вернувшись домой, о женихе не вспомнила бы? А вы о нем и вспомнить-то позабыли.
— Ну-ну, дальше?
— Вот и получается, что и жениха у вас нет, и другим головы зря крутите. А надо было бы вам замуж, Ольга Владимировна… Не обидьтесь на откровенность мою.
— Не обижусь. Но почему надо?
— Извольте. Строптивости излишней у вас много. Вот вы мне, давно еще, о гордости своей женской сказать изволили.
— Не помню.
— А вы вспомните: в Москве с генералом одним беседу на перроне имели…
— Вспомнила! Фазан такой…
— Он — фазан, верно. Любит чином своим козырнуть. А вы зачем на рожон лезли? Гордость женскую защищать или свою личную гордость? Ведь ни одна женщина-врач, ни одна сестра ему в слабости его не перечила, такого ему не наговаривала, как вы. А ведь он и годами постарше вас раза в два, думаю. Ну, любит человек собой козырнуть, так кто из нас в том не грешен? Савельич перед вами тоже вон в струнку вытягивается, а вы ведь ни разу не поправили его, рядом не посадили… Постойте, постойте возражать. А мне? Ведь вы подчас что думаете, то и палите. Помните, как вы мне однажды насчет трепанации черепа бухнули? А ведь я, кандидат наук, проглотил, смирился сперва, а потом и вовсе с вашим доводом согласился. Что ж, виноват, обмишурился, вот и получил плюху. А ну-ка скажи вам такое? Вы думаете, на вас персонал не в обиде? Думаете, спасибо вам говорят за откровенности ваши, справедливые ваши пилюльки? Вы иногда так человека правдой своей унизите, что и встать трудно. А прощают. Умеют прощать…
— Какая кротость!