В то время, конечно, не могли связать столь несхожие с виду идеи, как свободу торговли и творческую свободу духа. В лучшем случае император-философ мог бы вписать в свои «Размышления» самую прекрасную мысль — о взаимозависимости разных видов человеческой деятельности.
Эта мировоззренческая преграда и тормозила развитие античного общества. Из-за того, что понимание природы вещей и постижение вещей в природе шли непересекающимися путями, не оплодотворяя друг друга, они и продвигались медленно. Посетив Александрийский Мусейон, Марк Аврелий мог увидеть два блестящих примера тому, но никак не мог их осмыслить. Здесь он мог на досуге познакомиться с грандиозным трудом Клавдия Птолемея, за десять лет до того прерванным его смертью. Великий математик, астроном и географ, остававшийся незыблемым авторитетом еще больше тысячелетия, составил карту неба и земли на основе не простых эмпирических наблюдений, а тригонометрических расчетов. Не выходя из кабинета, он алгебраически вывел теорию движения планет и точно вычислил земной меридиан. Так чего же он не мог бы сделать одной силой своего ума? Но Марк Аврелий — властелин мира и философ космоса — не видел, каким образом знание законов, управляющих вещами, может дать человеку власть над вещами. Древние, правда, имели представление о машинах, увеличивающих силу человека, но их изобретали и ими пользовались только архитекторы и военные инженеры. Кроме того, существовали разве что плоды бесполезных фантазий вроде аппаратов, которые можно было видеть в другом зале Мусейона. Александрийцы очень ценили их изобретателя, некоего Герона, также современника Марка Аврелия. Ведь Герон придумал для их развлечения шарики, перемещаемые силой пара, водяные краники с бронзовыми задвижками, каретные рессоры, автоматы и театральные декорации, приводимые в движение невидимыми механизмами. Он и его ученики были изобретателями, но не были Прометеями.
«Марк Аврелий у египтян в их собраниях, храмах и повсюду вел себя как гражданин и философ», — сообщает Капитолин. Мы не знаем, путешествовал ли он по стране (некоторые полагают, будто следы его пребывания сохранились в Долине Царей). Если несколько месяцев назад его действительно считали при смерти, то туристическая поездка, безусловно, вернула императора к жизни. Он уехал из Александрии в апреле 176 года, оставив там свою четвертую дочь Корнифицию, выданную замуж за Петрония Суру Мамертина, сына бывшего префекта претория и префекта Египта, вернувшегося в свою бывшую провинцию. Корнифиции было шестнадцать лет, она шла в семью всаднического сословия. На этом неравном браке лежит отпечаток уже составленного плана передачи наследства. Хотя Мамертину предстояла блестящая сенаторская карьера (шесть лет спустя он стал консулом), положение его семьи не позволяло ему выдвинуться в первые ряды в борьбе за империю. Даже Помпеян, начавший с еще более низких ступеней, но зато достигший высшей степени влияния, женатый на Августе, в этом соревновании уже не участвовал. В сознании Марка Аврелия он в крайнем случае мог стать разве что регентом при первых шагах Коммода. Но никаких соперников у наследника внутри династии отныне не должно было быть.