Он сидит на брошенном на пол матрасе, стол и стул из камеры убраны.
— Возьми, — он передал мне книги и журналы, которые я приносила ему. — Не хочу, чтобы они рылись в моих вещах.
Отдал мне и сигары, принесенные юристами.
—Одну оставлю на вечер, — сказал отец. Он также оставил флакон одеколона «Шалимар». Хотел отдать мне соскальзывавший с пальца перстень, но мать убедила не делать этого сейчас.
—Ладно, пока оставлю, но потом пусть отойдет Беназир.
— Я смогла отправить записку, — прошептала я ему, не обращая особенного внимания на настороженно прислушивавшегося начальника тюрьмы. Рассказала о своих уловках.
— Молодец, прирожденный политик, — расшифровываю я выражение отцовского лица.
Освещение в камере тусклое, видно плохо, детали расплываются. В предыдущие свидания нас впускали в камеру, в этот раз жмемся к дверной решетке, шепчемся.
— Моя любовь и наилучшие пожелания остальным детям, — говорит он матери. — Скажите Миру, Санни и Шаху, что я старался быть им хорошим отцом и хотел бы с ними попрощаться.
Мама кивает, но сказать что-либо не в силах.
— Вы обе много страдали. Но теперь, раз уж они меня убьют этой ночью, я хочу, чтобы вы жили свободно. Уезжай те из Пакистана, пока не действует конституция и не отменили военное положение. Поезжайте в Европу, если хотите жить в мире и покое, начните новую жизнь. Я вам даю раз решение. Уезжайте.
Наши сердца разрываются.
—Нет, нет, — отказ матери звучит эмоционально. — Ни за что. Пусть генералы не думают, что победили. Зия назначил выборы, хотя вряд ли отважится их провести. Если мы уедем, что будет с твой партией, с партией, которую ты создал?
—А ты что скажешь, Пинки?
— Никуда не поеду. Он улыбается:
— Приятно слышать. Не представляешь, как я тебя люблю, как я тебя всегда любил. Ты мое сокровище.
— Время вышло, — вмешивается начальник тюрьмы. Я вцепилась в решетку.
— Откройте, прошу вас, — обращаюсь я к нему. — Я хо чу попрощаться с отцом.
Он отказывает.
— Пожалуйста, — прошу я. — Мой отец — избранный премьер-министр Пакистана. Я его дочь. Это наше послед нее свидание. Я хочу прикоснуться к нему.
Он отказывает.
Я пытаюсь дотянуться до отца сквозь решетку. Он так исхудал. Малярия, дизентерия, истощение... Но он держится прямо, пожимает мне руку.
— Сегодня ночью стану свободным. — Улыбка освещает его лицо. — Вернусь к матери, к отцу. Вернусь в землю пред ков в Ларкану, стану ее почвой, ее воздухом. И песни обо мне споют. Я стану частью ее истории. Только вот жарко в Ларкане.
—Я создам там тень, — умудряюсь выдавить я. Начальник тюрьмы недовольно ерзает.