Убогие зашуганные реалисты мгновенно перекрестились в новаторы, точно белые офицеры, они рвали погоны при входе петлюровцев в город. Я – реалист? Да что вы! Помилуйте! Я ваш – буржуинский, я прогрессивный! Хотите – холст порву? Желаете, в углу насру? Чем преданность доказать, вашество?
А преданность надо было доказывать ежечасно – а то не возьмут на выставку, закупками обойдут, не пригласят, не отметят, в журнальчике, спонсируемом каким-нибудь жуликом, напишут хлесткую разгромную рецензию.
И жужжали сообща – прогресс, дискурс, биеннале! И постепенно убеждение в обществе созрело: ведь и впрямь – есть оно, современное искусство! Вы не смотрите, что они придурки. Они – прогрессивные! Но точно так же думали и в двадцатые годы, глядя на квадратики.
«Кто возьмет в руки кисть и палитру, в институт не поступит», «Живопись умерла, картины нет», «Из Репина что-нибудь захотели, ха-ха!», «В будущее возьмут не всех»… это все цитаты – и такого было неизмеримо много, каждый день что-то прорывное, что-то служилое. Они подзуживали сами себя, они разогревали свое невежество, упивались триумфом – а стариков гнали поганой метлой! Поделом, поделом тебе, замшелый реалист! И соцреалисты мерли по своим пыльным мастерским – кому вы теперь нужны, убогие!
О, ненавистный МОСХ!
Правда ненавидели не всех – кураторы нового типа легко и незаметно подружились с Церетели, с самым начальственным и генеральским бонзой, ему вылизали задницу, а с его племянником закорешились: он же свой, адекватный человек. А вот пожилых реалистов, всех этих бытописателей – ух, этим мастодонтам пощады не дали! Два поколения несчастных мазил прихлопнули как мух; но вот к Церетели – с вибрацией позвоночника, с теплой улыбочкой – и в академию, на зарплату. Это сочеталось отменно: служба в академии, где со времен передвижников русскому художнику зазорно появляться, – и номенклатурное новаторство.
Каждый из них по отдельности был слаб и глуп, но вместе стали грозной силой – новый сервильный авангард.
А сейчас их пора прошла.
Сейчас обнаружилось – ровно как тогда, с фашиствующим Малевичем и барабанщиком Родченко, – что у начальства имеются иные планы. На Западе – кризис, гранты увяли, лондонское ворье коллекционирует не бойко, отечественные прогрессивные бандиты сидят тихо.
И вот появляется потребность совершить поступок, настало время «личного выбора»! Все-таки есть еще интеллигентная позиция в наши дни: и, надо сказать, возникает интеллигентная позиция у комиссаров ровно тогда, когда в их услугах пропадает нужда.
А время прошло.