— Не спишь? — спросила она.
Я крепко-крепко сжал ресницы и не ответил ей.
— Ты что-нибудь слышал? — продолжала она. — Не притворяйся! Я нашла фонарик. Ты с ним во двор выходил, правда?
Фонарик в самом деле остался лежать в коридоре. Я забыл захватить его, когда ретировался в свою комнату. Ну, и растяпа!
— Давай договоримся, — предложила Марина. — Никому никогда не расскажешь о том, что я твоей маме говорила. Особенно — Володе. Даешь слово?
Я по-прежнему сжимал ресницы и делал вид, что крепко сплю. Как младенец.
— Ладно, — усмехнулась Марина. — Спи. Знаю, что ты не болтун.
Она положила злосчастный фонарик рядом с моей подушкой и тихонько прикрыла за собой дверь. Но мне чудилось, что Марина все-таки не ушла, притаилась где-то в комнате.
Я приоткрыл глаза: в жемчужно-сером свете, падавшем из окна, вся комната — как на ладони. Марину я не увидел, но — хоть умри! — она находилась где-то тут: я слышал ее легкое дыхание, деревянные половицы — чу! — напряглись и вздохнули под ее ногами; в воздухе витал ее аромат: тонко пахло зеленью, солнцем и яблоками — теми яблоками, упругими и сочными, которые только что упали в траву, и от удара о землю хоть на одном из них обязательно трескалась кожица: выступившие капельки сока, вначале прозрачные как слеза, постепенно становились светло-коричневыми. Они застывали на трещинке подобно сукровице на разбитой коленке или руке. На побитые плоды слетались осы лакомиться застывшим соком. Мне тоже нравились такие яблоки: они были ароматнее и слаще обычных.
Я знал, что Марина специально обрывает с наших яблонь молодые листочки, сушит их на подоконнике, потом смешивает с какими-то травами — получается сбор, который она заливает кипятком. Полученным настоем она мыла голову, и ее волосы пропитывались ароматом нашего сада — тонкий, чуть слышный запах усиливался, стоило ей только поправить прическу.
И все-таки, внимательно осмотрев комнату, Марины я не обнаружил. Она ушла, и она осталась: в воздухе витал ее аромат.
Я не заметил, как уснул. И приснился мне сон. Будто я уже взрослый. Возрастом, наверное, как Володя. Себя я не видел, просто ощущение такое: уже не мальчик, потому что встречные девушки с интересом смотрели на меня, подталкивали друг дружку локтями и громко смеялись. Они почему-то всегда громко смеются, если хотят привлечь внимание парня. Или поют. Как, например, Зойка. Или могут спросить о чем-то: скажите, который час, или — где тут улица Советская, или — нет ли у вас, молодой человек, двух копеек: надо позвонить, а гривенник никто не может разменять… Но девушки не приставали ко мне с такими просьбами. Они просто смотрели на меня, и я понимал, что интересую их. Значит, я уже взрослый и, может, даже такой же симпатичный, как Володя. Или папа. Или дядя Иван. Неважно, в общем. А важно то, что мне как-то все равно, смотрят мне вслед или нет, и самому ни разу не захотелось обернуться…