— Почему вы это делаете? Я не понимаю.
— Сам не знаю, — серьезно ответил Сэм и для верности воздел руки к потолку. Затем приложил руку поочередно к сердцу и к глазам. — Когда я вас увидел, то почувствовал что-то необыкновенное.
Она неодобрительно окинула взглядом кафе, где было еще несколько местных девушек с американскими солдатами. Сэм поспешно замотал головой.
— Нет-нет… не то… больше, — он развел руки в стороны, показывая «больше», но девушка с грустью посмотрела на него. Ей лучше знать.
— Это не существует.
— Что «это»?
Она тоже коснулась рукой груди в том месте, где было сердце, и развела руками.
— У вас кто-нибудь погиб на войне? — И через силу: — Муж?
Она покачала головой.
— Мой отец… мой брат… немцы убили… Мама умерла туберкулез. Отец, брат — Сопротивление.
— А вы?
— Я… ходила… больная мама.
— Ухаживали за больной матерью?
Девушка кивнула.
— Мой брат был шестнадцать… — глаза Соланж наполнились слезами.
Сэм погладил ее руку, и, как ни странно, она не отняла ее — по крайней мере в те несколько секунд, что прошли до следующего глотка чая, очевидно, придававшего ей силы.
— У вас есть еще родные? — Девушка не поняла. — Братья? Сестры? Тети? Дяди?
Соланж покачала головой: нет. Вот уже два года она совсем одна. Одна пережила оккупацию. Зарабатывает на жизнь уроками. После смерти матери хотела вступить в Сопротивление, но тут произошла трагедия с братом: его выдал кто-то из соседей. С тех пор ей начало казаться, будто кругом — одни коллаборационисты и предатели. За исключением горсточки патриотов, а их выслеживали и беспощадно убивали. Все так изменилось… И она сама. Из неунывающей хохотушки превратилась в угасающую, недовольную, сторонящуюся всех одиночку. Но этому парню удалось затронуть забытые струны ее души, и она оттаяла.
— Сколько вам лет, Соланж?
Она немного подумала.
— Девяносто.
Сэм расхохотался.
— Ну, это вряд ли. Может быть, девятнадцать?
До девушки дошло, что она сказала, и она тоже прыснула — в первый раз за все время. И стала еще прекраснее.
— Вы замечательно сохранились для девяноста лет! А мне, знаете, двадцать два…
Разговор постепенно вошел в русло обыкновенного знакомства парня с девушкой. Они забыли, что успели хлебнуть лиха: она потеряла всех близких, а он штыком вспарывал животы немцам.
— Вы студент?
— Да. Я учился в Гарвардском университете, в Бостоне. — Даже сейчас он испытывал гордость, хотя, казалось бы, какое это имеет значение? Но его гордость возросла, когда он увидел, что девушка поняла.
— 'Арвард?
— Вы что-нибудь слышали?
— Конечно! Как Сорбонна, да?
— Похоже на то. — Сэм был счастлив, что девушка знает его университет. Они обменялись улыбками. Хлеб и сыр давно были съедены, но Соланж не спешила уходить.