— Я не понимаю, мисс Блэр, — осторожно сказал он. — Вы что, так шутите?
Лицо Блэр стало жестким. Никакая это не шутка, черт бы его побрал. Черт бы их всех побрал. Если она действительно любит этого коня и увидит, как он умирает, то что-то почувствует. Пожертвовав единственным существом, которое действительно ей дорого, она в конечном итоге что-то почувствует. Должна почувствовать.
— Разумеется, это не шутка. Делай, как я говорю. Он больше не доставляет мне удовольствия.
— Вы рехнулись? — Билл почти взвизгнул. — Это же лучший жеребец в штате. Он стоит четверть миллиона долларов!
— Билл Дениер, чей это жеребец? — Глаза Блэр опасно вспыхнули. Она бросала ему вызов — посмеет ли он ослушаться.
— Ну, конечно, он ваш, мэм, но я хочу сказать… я просто не могу. Не можете же вы в самом деле…
— Если ты не можешь, тогда это сделаю я. Я знаю, где ружье, хотя полагаю, что управляюсь я с ним не так ловко, как ты.
Дениер долго молча смотрел на нее. Если она и впрямь выстрелит в несчастное животное, Ликленд может мучиться. Он вгляделся в ее лицо. Неужели выстрелит? Затем перевел взгляд на таксиста. Молодой парень тупо смотрел на Блэр. Дениер снова взглянул на нее — на этот раз с отвращением — и понял: да, она выстрелит.
Он пошел в сарай, вернулся с ружьем и, не говоря ни слова, выстрелил жеребцу в висок. Потом без всякого выражения на лице повернулся и вошел в сарай, где его вырвало. И только после этого он заплакал.
Блэр смотрела широко открытыми сухими глазами на груду, которая только что была Ликлендом. Билл выстрелил так аккуратно, что крови почти не было. Казалось, жеребец уснул.
Она ждала, когда появится боль, когда потекут слезы. Хотя бы боль.
Таксист потер глаза.
— Ну вы и дикая дамочка, — тихо сказал он.
Блэр внезапно рассмеялась, облегченно вздохнув. Этот вздох пронесся сквозь нее как свежий холодный ветер. Дрожь прошла. Все позади.
Боли не было. Не будет и слез. Слезы, кипевшие внутри, умерли вместе с лошадью. Дело сделано. Она убила того, кого любила больше всего в мире. Но одновременно она убила и страх, что ее жизнь, она сама — бессмысленны. Этот рубеж преодолен. Она никогда снова не почувствует беспокойства.