Димитриосу здесь бы понравилось. Даже после приезда в Нью-Йорк она часто вот так неожиданно вспоминала о нем. Ничего удивительного, уверила себя Тара, ведь в Греции они проводили почти все свое время вместе. И теперь, когда его не было рядом, временами у нее появлялось ощущение, что ей не хватает, например, руки или еще какой-то части тела.
— Сколько лет Дорине? — спросила она.
— В этом году ей исполнится пятьдесят. Я устраиваю для нее праздничный ужин у папы, — сказал Ники.
Тара прошла мимо дымчатых розоватых горных пейзажей, покрытых глубокой таинственностью, и обнаженных мужских фигур, не прикрытых ничем, кроме собственной гордости. Что-то в этих картинах заставило ее остановиться.
— Похоже, Дорина любопытная женщина, — задумчиво проговорила она.
— Так оно и есть. А как учитель Дорина настоящий тиран. И абсолютно не согласна с моими профессорами.
— В чем же?
— О, да почти во всем. Дорина и мои профессора не могут прийти к согласию даже относительно того, что такое искусство. Дорина утверждает, что искусство должно быть объективным, они же настаивают, что главное в искусстве — субъективное начало. И их спорам нет конца.
— Субъективное против объективного. Платон против Аристотеля. Снова и снова… — заметила Тара.
— Вернее, все еще, — поправил Ники. — Спор так и не разрешен.
— И возможно, никогда не будет разрешен. Ты уже пытаешься продавать свои работы или считаешь это преждевременным?
— Я продал одну картину. — Ники включил свет и показал ей слайд.
Десятки птиц, подобно стрелам, прорезали розовое небо. Тара видела потрясающие цвета и птиц, ощущая одновременно свободу и радость полета. И это только на слайде!
— Ники! Потрясающе! Куда ты ее продал?
— Одной малоизвестной галерее. И за очень скромную сумму, должен добавить.
Тара оглядела студию.
— А как Дорина зарабатывает себе на жизнь: продажей картин или преподаванием?
— Ни тем ни другим. Она продает свои работы той же галерее, но зарабатывает в основном как реставратор. — Ники расстроился: день закончился, а она так и не заметила того, что ему хотелось ей показать. Он поднял алебастровое изделие со стола и поставил ближе к свету.
— Что ты думаешь насчет этого? — спросил он.
— Насчет чего? — не поняла Тара.
— Это тоже я сделал. — Он увидел смятение в ее глазах. Она недоуменно смотрела на алебастр.
— Ты еще и ваяешь? — осторожно поинтересовалась она. — Это не похоже на остальные твои работы.
— Ну, Дорина говорит, что это вообще совершенно другая категория. Но вот, что я тебе скажу. Продать этот алебастр проще простого, а сделать ничего не стоит. Меня учат в колледже, что именно конструкции такого рода должны быть в центре моего внимания, — не следует искать глубокого смысла, не требуется содержание. Этот предмет — всего лишь форма, нечто такое, на что приятно смотреть. Кстати, мне и лепить его было приятно. Дорина называет это декоративным искусством, которое действует на уровне ощущений… А ты что об этом думаешь?