Уверенность в себе, в победу над врагом, как я сказал выше, играет чрезвычайно важную роль в зверином промысле. Вот почему здешние истые охотники до медведей с такою же обычною легкостию бьют и сорокового медведя, как предыдущих, тогда как в России многие зверовщики, дойдя до сорокового, оставляют совсем медвежий промысел, весят ружье на спичку и из панического страха боятся даже ходить в лес, чтобы случайно не встретиться с сороковым, а некоторые, посмелее, отправившись на него, или платятся жизнью, или от него не дешево отделываются. В самом деле, здесь исковерканных и обезображенных медведями охотников чрезвычайно мало сравнительно с числом убиваемых медведей. Тут несчастия этого рода бывают преимущественно от случайных, совершенно неожиданных встреч с медведями не приготовившихся к тому охотников, которые от панического страха теряются и потому попадают в лапы зверю. С отважными удальцами этого не бывает, они всегда находчивы и, воспользовавшись каким-нибудь счастливым случаем, преловко отделываются от нападающих медведей. Я знаю много случаев того и другого рода и прихожу к такому заключению, что лишь только человек теряется, то более или менее нелегко разделывается с медведем; если же он находчив, смел, даже не имея при себе никакого оружия, то легко надувает медведя и невредимо возвращается домой.
Вот факты-примеры, которые докажут читателю то и другое. Старик тунгус Гаученов, известный промышленник в свое время между нетрусоватыми зверовщиками, наткнулся однажды позднею осенью в вершине речки Тапаки Нерчинского горного округа на шатуна (медведя), который тотчас бросился на него; тунгус сначала не оробел и успел бросить винтовку на сошки, чтобы всадить меткую пулю в зверя, но когда медведь, не добежав до него двух или трех сажен, вдруг встал на дыбы, заревел, раскрыл огромную пасть, выставил свои страшные белые зубы, выпустил ужасные кривые когтищи, которые, болтаясь на передних лапах и ударяясь друг о друга, как кастаньеты, забили предсмертную исповедь, то Гаученов, как он говорил мне сам, никогда не слыхав такой балалайки, вдруг до того испугался, что у него выпала из рук винтовка и он не успел выстрелить, как медведь оседлал его. Но тут старик, почувствовав на себе зверя, по его выражению, очкнулся, быстро схватился с медведем в охапку, левой рукой крепко уцепился за правое ухо медведя из-под правой его ламы и, вспомнив свою молодость, так мотырнул его на сторону, ударив его в это время под ножку, что зверь сел было на зад, но скоро опять поправился и снова встал на дыбы; тогда Гаученов, держась все-таки за ухо медведя, успел выдернуть правой рукой нож из-за пояса и распороть косматому борцу брюхо. Медведь повалился вместе с победителем, но в это время правая рука последнего как-то попала в пасть умирающему зверю, который в предсмертных судорогах успел измять ее зубами до локтя, так что впоследствии тунгус, выздоровев, худо владел ею и при каждом неловком ее обращении постоянно ругал проклятого медведя.