Первое, что предполагал сделать Варинхарий, – осмотреть все же номер Клиаха. Хотя и не надеялся найти там свидетельства убийства (димниец или его бельмастый телохранитель, кто бы из них ни был убийцей – имели в запасе достаточно времени, чтоб эти свидетельства уничтожить), а вот что-нибудь, доказывающее причастность Клиаха к одной из разведывательных служб, – вполне, вполне… Ну а затем плотно расспросить дедка-сказителя. Варинхарий полагал, что при любом раскладе старик побеседовать не откажется, ремесло у него такое, языком болтать, а проницательный человек сумеет выловить из этой болтовни нечто полезное.
Но он не успел сделать ни того, ни другого.
Пока Варинхарий и Ланасса производили свои розыски в гостинице, а Гордиан и Торк – во дворе и в конюшне, работники приступили к своим обычным обязанностям. Боболон готовил обед, Рох следил, чтоб никто не сбежал, Огай кормил и чистил лошадей. А помощнику своему велел убраться в стойлах. Конюхов мальчишка и нашел то, чего не заметили офицер с оруженосцем. Осмотреть они конюшню осмотрели, но в навозе, конечно, копаться не стали. Мальчишка же, во время уборки, нашел в одной из навозных куч закопанную поглубже одежду – рубаху хорошего сукна и шелковый пояс. Несмотря на густо залепившую их грязь, видно было, что они заляпаны кровью.
Мальчишка промычал что-то нечленораздельное и кинулся к Огаю, а у того, как бы прост он ни был, хватило ума не поднимать шум на всю гостиницу, а позвать хозяйку.
Ланасса вошла, зажимая нос. Однако то, что она увидела, стоило борьбы с брезгливостью. Шелковые пояса не такая уж редкость в больших городах, их может себе позволить не только знать, но любой состоятельный человек.
Но вчера вечером Ланасса видела такой только на одном постояльце. На Шуасе.
– Ну, короче, я парням скажу, что ты уж выздоравливаешь.
– Не трудитесь, господин капитан, я скоро им сам скажу. Или в мирное время меня обратно не возьмут?
Грау, командир городского ополчения (тридцать четыре года, коренаст, грубое скуластое лицо, темные волосы), ответил не сразу. Искоса посмотрел на собеседника.
Тот сидел на койке. Валяться в присутствии командира не подобало, а встать ему Грау не разрешил. Доктор сказал – нельзя ему пока вставать, хоть он и порывается.
Вид у Латрона был не то чтоб страшный, но несколько жутковатый. Голову ему перед операцией обрили, и сейчас вместо привычной белобрысой шевелюры глазам посетителя предстал лысый череп со свежими шрамами – уже не врагом, а ножом хирурга оставленными, – впрочем, они частично были скрыты за бинтами. Парень и всегда-то был худ, а сейчас еще больше спал с лица. Глаза, однако, у него блестели – и блестели злобно, как это бывает у деятельных людей, которых принуждают вести неподвижный образ жизни. Словом, взглянуть – так сущий каторжник. Каким Латрон, наверное, сейчас и был бы – не случись, на его бродяжье счастье, эта война. Бывают такие люди – в мирное время от них приходится ждать всяческих неприятностей, а вот на войне от них одна лишь польза. За год военных действий в пустошах Грау не раз имел случай в этом убедиться. Малый не только был храбр и обращался с оружием лучше многих побывавших в переделках солдат, у него еще и голова неплохо варила – не зря же его взял в ученики Керавн, который во всем Димне считался колдуном. И Грау счел, что нашел себе заместителя.