– Веселишься?
Куда уж веселей. С него же станется ударить просто, чтобы кровь пустить.
– Боюсь, – честно созналась Меррон, отодвигаясь от клинка.
Терлаку заложники не нужны. И на Дара ему плевать. Убьет убийства ради.
– Правильно. Люди должны бояться. Страх, он дает возможность острее ощутить вкус жизни. Вот ты не боялась и жила себе как жилось… не шевелись, а то хуже будет.
Он дотянулся-таки острием до кончика носа, коснулся, позволяя ощутить холод железа.
– А ты знаешь, что женщинам мужскую одежду носить – это позор?
Лезвие плавно двинулось по щеке, очерчивая полукруг.
Замереть. Не дышать даже.
– Женщина должна знать свое место… быть покорной… послушной…
Вкус железа на губах. И клинок с неприятным звуком царапает зубы.
– Знаешь, там, в Краухольде, меня обвинили в излишней жестокости. А разве я жесток? Я справедлив. Та шлюха сама ко мне пришла… а потом стала кричать о насилии… я отрезал ей губы. И кончик носа… очень чувствительное место, ты ведь должна это знать. Я лишил ее век… за ложь. Просто за ложь.
И еще потому, что ему нравилось.
Странная у Меррон все-таки жизнь. Хорошие люди уходят, а ненормальные возвращаются.
– А мне сказали – жестокость… на самом деле им плевать на шлюху. Они просто хотели избавиться от меня, вот и нашли повод. Злоупотребление положением… ложные доносы… невинные жертвы. Все в чем-то да виноваты.
Он убрал нож, на котором блестели капельки крови.
Все-таки порезал, сволочь этакая…
И ведь дорежет, вопрос лишь в том когда.
Меррон попыталась утешить себя мыслью, что Терлак всяко лучше Харшала с его рассказами о нежити, он просто убьет, но получалось не очень.
– И все-таки, – Терлак слизал кровь, – что это за место было?
Причин молчать Меррон не видела, вот только голос ее предательски дрожал. И слова терялись. Неприятно рассказывать о чем-то, когда теряются слова.
Или совсем заканчиваются.
– Вот оно как… – Крутанув нож на ладони, Терлак почти позволил ему выпасть, но в последний миг подхватил, зажав между пальцами. – Грустно.
Меррон согласилась: очень даже грустно. Солнышко светит, птички поют… день хороший, замечательный просто-таки день. Неохота таким умирать.
– Значит, мне лучше убраться отсюда, и подальше…
Терлак перевел взгляд с Меррон на лошадь и поморщился:
– Двоих не выдержит. Извини.
Клинок метнулся к глазам, и Меррон отпрянула, не удержала равновесия и завалилась на спину. А в следующий миг лошадь завизжала. И Терлак тоже. Громко. Страшно. Все кричал, кричал…
Меррон перекатилась на живот, поднялась, и… хорошо, что ее уже вырвало. Терлак был жив. Он лежал, неестественно вывернув руки, а на груди его уютно устроилось существо. Оно разодрало живот и теперь методично в нем ковырялось.