За поселком тропинка посуху обежала озерко и, поплутав среди кочек, нырнула в кусты боярышника. Небо пропало за листвой, сделалось сумрачно. Утреннее солнце стригло лишь самые макушки. Сережка, хлопая отсыревшими гачами, носился от одного куста к другому, рвал вязкую боярку. В низинах ноги проваливались в мягкую, как тесто, землю, она вьюном проскальзывала меж пальцев, пачкала штаны. Он травой очищал ноги и, поблескивая сизыми пятками, догонял отца.
Часам к девяти они добрались до железнодорожного вокзала, сели в переполненный трамвай. Перемахнув через мост, трамвай заскользил меж каменных многоэтажных домов-валунов, изредка притормаживая на перекрестках. В деревянном пригороде он остановился, выметал из себя людей, затем развернулся и устало заскользил обратно под гору.
Топая за отцом, Сережка крутил головой, разглядывая незнакомые, по окна вросшие в землю дома, и казалось ему, будто они смотрят на всех исподлобья. Шли они по деревянному тротуару, под ногами покачивались гладкие теплые доски, идти по ним было одно удовольствие.
Барахолку Сережка увидел не сразу. Вначале, заслоняя небо, показалась красная кирпичная церковь, затем он услышал приглушенные голоса, крики. Около ворот продавали пиво. Вдоль забора стояла длинная очередь. В конце ее бабочкой-капустницей порхала в окошке накрашенная продавщица.
Погодин прошел было мимо, но придержал шаг, облизнул пересохшие губы, снял фуражку, вытер рукавом вспотевший лоб, посмотрел на Сережку, на солнце и пристроился в очередь.
Неподалеку от пивного ларька сидели калеки. На земле лежали фуражки, на дне их Сережка увидел мелочь, смятые рубли. Поскрипывая кожаной курткой, прошел летчик, скользнул взглядом вдоль забора, еще куда-то в толпу.
— Эй, летун, отбомбись! — крикнул сидящий с краю инвалид. — Если нет денег, рядом садись.
Летчик достал из кармана мелочь, не глядя бросил в шапку. Из очереди со смятым в улыбке лицом выскочил Погодин.
— Мишка, Худоревский! Мать твою за ногу. Какими судьбами?
— Алексей, ты что здесь делаешь? — удивленно воскликнул летчик.
— Понимаешь, ищу латунные планки. Который раз приезжаю, и все впустую.
— Все на гармошке играешь. А почему не в аэропорту?
Погодин смущенно пробормотал:
— Тут, знаешь, такое дело: ездить далеко, а квартиры нет. Да и хозяйство у меня — корова, поросенок, куры.
— Вот оно что, — протянул Худоревский. — Тебя я, считай, с самого начала войны не видел.
— Ага, точно, — радостно зачастил Погодин. — Вас тогда в Забайкалье перевели, а меня на фронт заграбастали. Тебе, я слышал, не пришлось повоевать.