— Это почему же? — спросил Погодин.
— Не прикидывайся, Николай, будто не знаешь, — коротко глянул на Погодина летчик. — Бурков бы ему за Тамару не простил.
— Съел бы он его, что ли? — нахмурившись, сказал Погодин. — Жену-то он простил, опять сошелся с ней.
— А кому, кроме него, она нужна! — блеснул глазами Худоревский. — Погуляла вволю и обратно пришла.
— Зря ты так, — сказал Погодин. — Ребята рассказывали, когда Василий потерялся, она улетела в Бодайбо. Решила сама искать его. В тайгу ее, конечно, не пустили, в положении она была. Так она до зимы в Бодайбо жила. Дошла до точки. Потом, когда время рожать подошло, за ней родня Буркова прилетела, увезли ее в Иркутск. Дочка у нее растет, я как-то встретил их вместе — копия Сушкова. У нее с Василием настоящая любовь была.
— Может, оно и так, — согласился Худоревский. — Я-то откуда знаю. Пусть живут, расходятся, милуются. Мне-то до этого какое дело. Чего зря болтать. Нет человека и не вернешь. Сколько хороших ребят за это время ушло.
Мужики подняли стаканы, потянулись через стол к Худоревскому.
— Опасная у вас профессия, — гудел Никита Косачев. — Сто рублей мне давай — не полечу.
— Ну а если тысячу?
— За тысячу я бы еще подумал, — почесав затылок, засмеялся Косачев.
26 июня
Наша одежда оказалась не приспособленной к таким перегрузкам, поистрепалась вся. Хорошо, что у Никифора оказалась иголка с нитками. Привел в божеский вид. Ботинки он чинит контровочной проволокой. Вообще, мне повезло с бортмехаником. Я не знаю, что бы делал без него. Никифор каждое утро уходит за порог и собирает там новый плот. Я лежу около самолета. Если бы не моя нога, можно было бы идти пешком. На нее смотреть страшно. Видно, началось заражение. Ночью совсем не сплю.
Топор мы утопили. Никифор находит поваленные деревья и костром режет деревья на части. Светлая головушка! Я вот. смотрю на него и думаю: будь у него высшее образование, большим человеком мог бы стать. Ученым или инженером. Я как-то сказал ему об этом, он засмеялся: «А кто, говорит, работать тогда будет?» Затем погрустнел и добавил: «Вот Федьку выучу — без образования сейчас никак нельзя. Век моторов». А мы здесь как в каменном. Что там, на Большой земле?
Почти во всех дворах, распугивая располневших за лето кур, снуют мужики, достают горбовики, пропахшие дымом стеганые фуфайки, свитера, закопченные котелки. Бабы бегают по магазинам, закупают крупу, хлеб, сгущенное молоко. Лето пошло под уклон, над крышами домов висит вялое солнце, с огородов прело пахнет картофельной ботвой, укропом, вода в бочке для поливки огородов позеленела.