Федька уехал и замолчал почти на целый год. Письмо от него пришло летом, когда Сережка собирался сделать первый самостоятельный полет.
«Устроился я, Сережа, в лесавиабазу парашютистом, — писал он. — Комиссию прошел нормально. Ну, в общем, сам понимаешь, требования не те, что в училище. О том, что со мной было, я им, естественно, не сказал. И я летаю, хоть не так, как мечтал, но летаю, прыгаю на лесные пожары. Жаль, конечно, что не довелось мне с вами учиться, не судьба, видно. В бригаду не пошел, стыдно было чего-то, да и не осталось там никого, разъехались кто куда. Тушим пожары по всей матушке-Сибири. Кстати, могу сообщить: Гриша-тунгус у нас инструктором. Он, оказывается, во время войны десантником был, в тыл к немцам прыгал. Вот уж не ожидал! Видел Светку — учится в медицинском. Говорит, ты пишешь редко. Ты что же это, брат, ленишься? Ты ей пиши, а то уведут, она девка видная, парни за ней гуртом ходят. Шучу, конечно. Недавно была командировка в Рысево. Тушили небольшой пожар. Отец твой там командует. Развернул он авиационное хозяйство, на все управление гремит. Лучший аэропорт местных воздушных линий! В тайгу нас сбрасывал Худоревский. Он летает на маленьких, говорит: «Хочу спокойно дотянуть до пенсии». Ребята рассказывают: они с Бурковым злейшие враги. Худоревский хотел переучиться на реактивный самолет, а Бурков проверил у него технику пилотирования и поставил тройку. Сам знаешь, в школе переведут в другой класс, а в авиации шиш. Так что не получай троек. Видел Ваську Косачева. Он на Сахалин подался, деньгу заколачивать. Машину хочет купить. Утру, говорит, вам нос. Давай приезжай скорее, может, с тобой выпадет полетать».
Жигунов тут же решил написать письмо другу. Многое хотелось сказать ему. И о своем первом ознакомительном полете. Все было как во сне: забрался на плоскость, перелез через борт и уселся в кабину. Хлопнул, закрылся фонарь над головой, взревел двигатель, навстречу побежало поле, быстро надвинулись лесопосадки. Но в следующее мгновение его легонько вдавило в кресло, капот уставился в небо. Самолет стал двигаться медленнее, земля удалялась.
— Как себя чувствуешь? — крикнул инструктор Харченко.
— Нормально.
— Смотри, сейчас я тебе покажу переворот, потом боевой разворот.
Самолет повалился на бок, капот вычертил в небе огромную запятую, лобовое стекло уперлось вертикально в землю, она растягивалась во все стороны, стремительно мчалась навстречу. В следующее мгновение голова отяжелела; Жигунов хотел поднять руку, но не смог, не было сил оторвать ее от колена. Юлой завертелась вокруг него земля, и только два цвета — синий и зеленый — запомнил он, уже не понимая, где верх, где низ.