Однако, она вовсе, как кажется, не устраивала противную сторону -собственно судей, призванных доказать, что именно этот, конкретный человек виновен в преступлении, опасном для мира и благополучия общества, а потому заслуживает наказания. Эту, свою «правду» судьи также обосновывали самыми разными способами.
Уже сами протоколы уголовных дел (особенности их составления, формуляра, лексики и стиля) всячески подчеркивали справедливость и -главное -обоснованность каждого вынесенного решения. Человек, чей образ встает перед нами со страниц этих документов, не мог, по мысли их авторов, не совершать преступлений. Это был портрет идеального преступника со всеми, только ему присущими чертами: трудным детством, недостаточным воспитанием, дурным нравом, развратным образом жизни, сомнительными приятелями, отсутствием дома, семьи и достойной профессии. Столь опасному типу, способному на любое, самое ужасное преступление, на страницах регистров (как, впрочем, и в зале суда) противостоял другой человек, получивший право судить и наказывать по закону. Человек не менее идеальный во всех отношениях: знаток права, опытный профессионал, гарант мира и спокойствия, верный слуга короля, член могущественной корпорации, созданной для искоренения преступности.
Конечно, этот образ судьи был не менее фиктивен, нежели образ идеального преступника. Во Франции XIV-XV вв. не существовало еще ни могущественной судебной корпорации, ни сколько-нибудь полного и ясного уголовного законодательства, ни развитой системы розыска и следствия. Все эти институты только складывались - но именно по этой причине средневековым судьям так важно было выдать желаемое за действительное, обосновать свое право на власть, показать действенность собственного правосудия. Это и была та «истинная правда», в которую им так хотелось верить самим и заставить поверить окружающих.
Именно поэтому каждое новое уголовное дело становилось для средневековых судей своеобразным испытанием, проверкой на прочность. В каждом конкретном случае - особенно, в ситуации, когда преступление было неявным и/или трудно доказуемым - им предстояло создавать обвинение практически на пустом месте, без опоры на какое бы то ни было кодифицированное законодательство, с использованием лишь известных им самим прецедентов и собственного воображения. Вот почему, как мне кажется, в рассмотренных выше процессах так сильны литературные и фольклорные аналогии: сказочные мотивы «доброй» и «злой» ведьмы в деле Марион ла Друатюрьер, история библейской Юдифи в деле Жанны д'Арк, описание обряда инициации в деле Жиля де Ре. Эти ассоциации помогали судьям выстраивать обвинение, делать его правдоподобным, не вызывающим сомнений у окружающих.