– Людей, убегающих, чтобы купить цветы, понять трудно, – усмехнулась Дайнека.
Уже через полчаса они сидели за столиком самого известного бара. Сделали заказ и, ожидая, разглядывали интерьер заведения. Обстановка была стильной, но стиль им был незнаком, потому что в семидесятых, когда так выглядело каждое заведение общепита, ни тот, ни другая еще не родились.
Принесли заказанный чай. Как и подразумевала стилистика зала – в граненых стаканах.
Внезапно Дайнека вздрогнула и удивленно посмотрела в глаза Джамиля. Потом всем телом навалилась на стол и молча затряслась от смеха.
– Как ты сюда его протащил? – спросила она, подняв смеющееся лицо.
Джамиль оттопырил льняную рубашку.
– Под рубашкой? – Она снова упала на стол, плечи ее вздрагивали, а под столом Тишотка старательно вылизывал ей ноги.
В бар вошел строгий мужчина и напряженным взглядом обвел зал. У выхода стоял еще один внимательный человек. Потом они быстро сменили диспозицию, в результате чего в поле зрения посетителей бара возник знаменитый певец. Огромного роста, с закинутыми назад черными волосами, он, казалось, заглянул сюда только полюбопытствовать. Окинув публику беглым взглядом и заметив Джамиля, двинулся к нему. Джамиль встал, они поздоровались, перекинулись несколькими словами и так же коротко попрощались.
Дайнека притихла. Она смотрела на Джамиля, пытаясь определить его место на этой арене амбиций. Перемена в настроении была настолько заметной, что он накрыл ее руку своей и тихо сказал:
– Все будет хорошо.
Спустя час они были в его доме. Джамиль обнял ее у порога, едва захлопнул входную дверь. Дайнека, как сумасшедшая, отвечала на его быстрые поцелуи и знала, что все, что ей нужно сейчас, – это он.
Но вдруг Джамиль резко отстранился и, глубоко вздохнув, сказал чужим голосом:
– Если хочешь себе добра, беги отсюда…
Он отвернулся и вошел в комнату. Дайнека приблизилась и обняла его.
– Я не шучу, – произнес Джамиль. – Не хочу, чтобы у тебя стало на одну проблему больше.
– Я знаю, что ты никогда не платишь… за это, – грустно пошутила Дайнека.
– Серьезно говорю, уходи.
– Не уйду. И если у тебя есть жена и дети, пусть даже в Тамбове, я не желаю об этом знать.
– Никого у меня, кроме тебя, нет. Вот, может быть, только Тишотка.
Дайнека хотелось плакать, но грустно не было. Ей хотелось плакать от того, что было хорошо.
Она редко не ночевала дома – не любила чужие постели в чужих домах. Вглядываясь в лицо Джамиля, Дайнека испытывала сильное желание погладить его по щеке, но боялась разбудить.
– Ты не спишь? – спросил он, не открывая глаз.