Удав помолчал минутку. Потом вздохнул и продолжил:
– Командировка затянулась. Билет пришлось сдать – то блок полетит, то запуск задерживается. Самый главный вопрос: улетит ракета или не улетит. Лишь бы не было сбоя или отказа. Короче, приехал в Ленинск в октябре, по-осеннему, а задержался на два месяца, в Москву вернулся зимой. Пришел домой, Оля на шею кинулась… Ждала. Потом еще раз послали. Туда же, на Байконур. На год. Тогда уже поехали вместе, всей семьей, с Машкой. Было лето, жара стояла изнуряющая, мозги плавились… Выделили нам комнату, метров двенадцать. Никогда не забуду первую реакцию дочери. Вышли они с Олей из подъезда, а Машка как закричит: «Ой, мама, сколько песочка!» Степь в том месте начинает переходить в пустыню Бетпак-Дала, так вот для нее пустыня и была одной большой детской песочницей.
Тяжело было, особенно в выходные. Комната маленькая, духота. А Оля с Машкой там всю неделю. Вода из крана течет ржавая, для питья не пригодная. В еде один перец, иначе все портилось на глазах. Вроде и руки мыли с мылом, и вода с хлоркой… В общем, Машка заболела гепатитом. Как только врачи разрешили, я ее с Ольгой отправил в Москву, пожалел. Потом через полгода узнал, что Оля ушла к Шурке Веберу. Они сейчас в Америке живут. Машке уже двадцать два.
Удав налил себе и выпил.
– А как мы системы сдавали в эксплуатацию… – заговорил он весело. – Сидишь с представителем войсковой части неделю, месяц, два, а прошли всего два тома инструкции. Ну а уж когда сдали, тут устраивали себе прогон, как говорится, на всех режимах. Сама понимаешь, кругом степь, развлечений – ноль, водки нету, идет подготовка к запуску. Ракеты там всякие взлетать должны… А технического спирта – хоть залейся. Но он типа только для технических нужд. Чтобы его получить на складе, причина должна быть. Серьезная. Обычно мы писали так: «В связи с острой необходимостью выпуска стенгазеты прошу выдать три литра спирта для заправки фломастеров».
Удав захохотал, сотрясая стол. Почти пустая бутылка водки забренчала, стукаясь о Дайнекину рюмочку.
– И, знаешь, срабатывало. У нас шутили, что полноценным космическим испытателем можно стать, лишь переболев гепатитом, выпив литр стартового спирта и когда казашку на второй ступени заправленного ракетоносителя… – Удав пьяненько задумался. – Прости, этого при тебе сказать не могу. Ну, ты поняла, что это шутка. Мы к казахам ближе, чем на версту, ни-ни.
Дайнека слушала, подперев щеку кулаком. Не удержавшись, спросила:
– А запуски вы видели?
– Близко нас не пускали. Смотрели издали, с окраины города или с крыши. Обо всех запусках знали точно, до секунды. Вглядываешься, гадаешь, спичка – не спичка, вышка какая-то. И вот эта «спичка» пошла вверх. В ясные дни в чистом небе видно все, вплоть до отделения ступеней. И рокот… Не гул, не рев, а именно рокот. Потом – только звездочка в голубом небе. С тех пор, как слышу песню про рокот космодрома, вспоминаю… Ну, давай, чего тут еще осталось…