— Одну минуту. — Гибсон проглотил застрявший в горле ком. — Как будет называться наша книга?
— Который час? Какое сегодня число?
Гибсон посмотрел на занимающийся восход.
— Рано. Полседьмого. А число, если верить моим часам, пятое февраля.
— Тысяча девятьсот девяносто четвертого?
— Шесть тридцать утра пятого февраля тысяча девятьсот девяносто четвертого года.
— Вот тебе и готовое заглавие для нашей книги. Или так: «Захаров», и Рихтера надо прицепить, в честь шкалы Рихтера. «Пять баллов по шкале Захарова — Рихтера». Пойдет?
— Пойдет.
Хлопнули автомобильные двери. Взревел двигатель.
— К дому?
— Гони. Умоляю. На предельной скорости.
Они помчались.
На предельной скорости.
Разговор в ночи
© Перевод Е. Петровой
В поздний ночной час он услышал плач. Женский плач. Нетрудно было понять, что на лужайке перед домом всхлипывает не маленькая девочка и не зрелая матрона, а юное существо лет восемнадцати-девятнадцати. Плач не умолкал довольно долго, постепенно затихал, потом начинался заново, да еще летний ветер, обеспокоенный приближением осени, переносил эти рыдания то в одну сторону, то в другую.
Лежа в постели, он прислушивался до тех пор, пока к горлу не подступил ком. Тогда уж он повернулся на другой бок, зажмурился, дал волю слезам, но так и не избавился от посторонних звуков. Мыслимое ли дело, чтобы какая-то молоденькая незнакомка среди ночи приходила к нему поплакать?
Стоило ему сесть в кровати, как рыдания прекратились.
Подойдя к окну, он посмотрел вниз. На лужайке никого не было, трава блестела от росы. От края к самой середине, где совсем недавно кто-то переминался с ноги на ногу, вела цепочка следов, а другая такая же цепочка уходила в сад, раскинувшийся позади дома.
Лужайку освещала полная луна, однако никаких призраков не было и в помине, только эти цепочки следов.
Отойдя от окна, он почему-то продрог и направился вниз — согреться и выпить горячего шоколада.
Этот плач он выбросил из головы до следующего вечера, но и тогда решил, что приходила, скорее всего, какая-нибудь соседка, у которой случились неприятности, — наверно, не могла попасть домой и остановилась излить свое горе.
И все же?..
В сгущающихся сумерках он шел домой от автобусной остановки и с удивлением поймал себя на том, что ускорил шаги. К чему бы это?
Идиот, обругал он себя. Вчера под твоим окном плакала девушка, которую ты даже не видел, а сегодня, чуть стемнело, уже готов бежать сломя голову.
Допустим, ответил он себе, но этот голос!
Что в нем особенного: красивый?
Нет, не в том дело. Знакомый.
Где же он слышал этот голос, бессловесный в рыданиях?