— Привет, — сказала я.
— Кофе, пожалуйста. Черный. — И я сразу поняла, что это то, что он действительно любит, и что он не выдает себя за мачо, как ковбой Мальборо, за которым его мужественность тянется как длинный, глупый хвост.
Когда я подавала ему кофе, то слегка задержала на чашке указательный палец, когда он брал ее. Мне хотелось верить, что чашка превратилась в маленький проводник и вздрогнула от нашего электричества. Так или иначе, но кофе выплеснулся на мою руку, я вскрикнула и прижала ее к губам, как двухлетний ребенок.
Он взглянул на меня с беспокойством и сказал:
— Меня следует запереть в клетке.
— Профессиональный риск, — отмахнулась я. — Все путем.
— Путем? В самом деле? Потому что если это не так, то вы должны мне сказать, и я пойду и утоплюсь в Делавэре.
— Не говорите ерунды, — заметила я, — Скуйкилл куда ближе.
— Зато Делавэр глубже. У меня не хватит мужества утопиться на мелководье даже ради вас.
«Даже ради вас, даже ради вас», — запело мое сердце.
— Хотя… — сказал он.
— Хотя что? — огрызнулась я.
— Хотя можно попробовать Темзу. Я улетаю в Лондон через два часа.
Может быть, вы и не почувствовали, что земля качнулась, но, поверьте мне, это почувствовала я. С первой секунды между нами возникло интуитивное созвучие, которое я могу сравнить только с шестым чувством — им обладают играющие в ансамбле музыканты, если, разумеется, я хоть немного разбираюсь в джазе. Это был разговор, которого я ждала всю жизнь.
Так мы с ним и перекидывались фразами. Он рассказал о своей деловой поездке — четыре дня в Лондоне, что-то связанное с финансированием, и о том, что в Лондоне действительно туманно.
Я была напряжена, краснела, но не нервничала. Чудо да и только, но я была готова к встрече с этим идеальным мужчиной. Я была в «теме». У меня даже хватило расторопности в присутствии Мартина Грейса выполнять свою работу, потому что такова жизнь, не правда ли? И именно тогда, когда я наслаждалась разговором с Воплощением своей мечты, двое мальчишек ввалились в кафе, высыпали на прилавок горсть мелочи и заказали два кофе латте. Не нашли другого времени! Твои глаза прикованы к сногсшибательным карим глазам с густыми черными ресницами! И тут я слышу:
— Почему бы вам не поехать со мной?
Это сказал он. Мартин Грейс. Мне.
В тот вечер, лежа в постели, я снова услышала эти слова, возвращенные моей слуховой памятью. Услышав голос Мартина, я села, потом встала и подошла к окну в белой ночной рубашке, словно призрак, и опустилась в кресло. Это кресло я год назад обтянула цветастым тяжелым шелком, который когда-то был чудовищным бальным платьем и висел в скупке в Буэна-Висте (произносится — Бьона), штат Виргиния. Я открыла окно — окно в мою Филадельфию, в тот ее кусочек, который принадлежал мне и позволила своей любви к ней подняться вверх, как аромат цветка, и исчезнуть в прохладном воздухе Спрюс-стрит с ее машинами, огнями, синагогой на углу и геями перед ней, такими молодыми, что щемило сердце. При виде их у меня возникали сразу два желания: я хотела, чтобы машины останавливались, и не хотела, чтобы машины останавливались.