Сказки старого Вильнюса III (Фрай) - страница 146

Хотел спросить, откуда вдруг взялся Мишка, давным-давно пропавший друг детства, да еще и в статусе человека, готового взять на себя Маринины домашние дела, но вовремя прикусил язык. Подумал: «Она же не спрашивает, где немец и почему я остался на хозяйстве. А если бы вдруг спросила, что, интересно, я бы смог рассказать? Вот то-то и оно, молчание — золото, и надо быть очень глупым алхимиком, чтобы трудиться, превращая его в свинец болтовни».

Остальные тоже не задавали вопросов. Входили в оставленную приоткрытой дверь, улыбались, здоровались по-немецки, брали бокалы с вином; мальчишка пил ярко-зеленый тархун прямо из бутылки, запивал кока-колой из банки и был счастлив, как будто попал на праздник в Нойшванштайн; впрочем, возможно, именно там он сейчас и находился, кто его разберет.

— Что-то Анджей опаздывает, — заметил длинный Даниэль, а голубоглазая Габия улыбнулась, сдувая с лица ярко-синюю челку:

— Наверное, снова в очереди за кофе стоит. Вечером в пятницу даже в кофейнях толпы.

Только тогда начал понимать, что происходит. Лучше поздно, чем никогда, — теоретически. А на практике — как повезет.

Не то чтобы сказал, скорее просто услышал, как говорит:

— Подозреваю, Анджей сегодня не придет. Я сам виноват, дурак: дразнил его, обещал: «Я тебя убью». Не знаю, с чего мне взбрело в голову, я часто глупо шучу. А он мне, похоже, поверил, и это было так забавно, что я не мог удержаться, раз за разом повторял идиотскую шутку, и теперь Анджей, бедняга, просто уехал из города до воскресенья, на всякий случай, чтобы не оставить мне шанса. Что называется, довел человека. Ужасно стыдно. Никогда себе не прощу.

Бросились его утешать: ерунда, нечего тут не прощать, любому дураку ясно, что обещание убить не может быть ничем, кроме шутки, действительно довольно дурацкой, но тут все зависит от контекста, в разных обстоятельствах одна и та же фраза может показаться глупой или, напротив, остроумной; в любом случае она — не повод куда-то там удирать. И Анджей, конечно же, тоже пошутил, сделав вид, будто поверил, просто подыграл смеху ради, а что не придет сегодня — так всякое случается, бывают такие неотложные дела, из-за которых отменяются не только уроки немецкого и вечеринки, но и любовные свидания; впрочем, наши уроки немецкого и есть что-то вроде любовных свиданий — не столько друг с другом, сколько с самими собой.

Сказал, перебивая этот нестройный, щебечущий по-немецки хор:

— Про свидания — чистая правда.

И все тут же заулыбались, примолкли, думая каждый о своем.


Сразу после девяти начали расходиться. Эрик умчался первым, пробормотав, что обещал быть дома до темноты, а она уже наступила; ничего, тут совсем близко, за пять минут можно, если бегом. На прощание записал телефон Габии, которая вызвалась и дальше помогать ему с немецким, даже несколько фильмов уже приготовила, чтобы вместе смотреть. Остальные тоже засобирались. Даниэль, хранивший верность своему автомобилю, а потому едва пригубивший вино, вызвался подвезти обеих женщин, которые, в отличие от него, ни в чем себе не отказывали и теперь разрумянились, развеселились, болтали, как старые подружки, а из подъезда вышли в обнимку, звонкими от просекко голосами договариваясь не то о продолжении банкета, не то о совместном завтраке, а может, еще о чем-нибудь, не разобрал, потому что говорили они уже не по-немецки, а по-литовски, как и положено виленским жительницам.