удобен и вовремя…
— Да что вы себе позволяете, Густаве!.. — от степени возмущения Эр подскочил на постели но, в меру своей слабости, тут же застонал и опустился обратно, умудрившись слегка приложиться головой о низенький потолок. Слуга короля покачал головой и мрачно заметил:
— Церковь воспитала в вас послушного пса, Патер. Но давайте отложим ненужную склоку в сторону: у нас есть общий враг и общая проблема, которую надлежит каким-то образом решить.
— Стеллинг… — почти что выплюнул это слово Эр, наполнив его максимальной степенью презрения. Густаве кивнул.
— Мне нужны все ваши догадки, все домыслы, все сведения, все свидетельства и свидетели, будь это хоть последняя шлюха в городе… — на последней фразе голос аристократа перешёл практически на шёпот, а его взгляд точно бы помутнился: он смотрел как будто сквозь Эра, притом бормоча себе под нос что-то неразборчивое… Патер ощутил холодок в районе спины.
— Сколько я был без сознания, Ар Густаве?
— Десять дней, Эр Патер. — глаза Ара прояснились. Он мотнул головой, посмотрел на собеседника. — Десять дней вас лихорадило, покуда весь приход сбивался с ног, пытаясь вас выходить. Десять дней… — в глазах рыцаря можно было прочитать горечь, злость и какое-то разочарование. Его губы сжались в недовольную линию.
— И за десять дней вы так и не смогли отыскать стеллингов? Вы? Лучший и вернейший пёс короля, который прославился своими навыками сыска и способностью идти по следу?.. — скепсис из лица священника можно было черпать ложкой. Густаве, явно сдерживаясь, недовольно и громко выпустил носом воздух.
— Эти десять дней, Эр Патер, мне пришлось потратить на усмирение беспорядков и вашей паствы, — льдисто-синие глаза Ара Густаве начали наливаться кровью. Его плечи расправились, а спина выгнулась идеальным образом. — И я надеюсь, что теперь, когда вы наконец вернулись к нам, вы приложите усилия, чтобы обуздать их, а я, наконец-то, смогу прочесать каждый чёртов камень и дол в этой глуши!.. — под конец речи Густаве говорил тихо, но крайне эмоционально и сильно. Эр снова почувствовал холодный клинок, приставленный к горлу, образно выражаясь.
— Десять дней?.. Что… что творится в городе, Ар Сильдориан Густаве, во имя Шестирукого?! — мужчина хрустнул кулаками и промолчал. Затем, точно бы преодолевая себя, ответил:
— Ничего доброго, Эр Стайн Патер. Беспорядки, грабежи, насилие… было несколько случаев, когда на себя пытались наложить руки. В городе невозможно находиться: давящий, тяжёлый дух пропитал каждый ррейхов уголок этой богом забытой Гелоны.