Ева, ослепленная надеждой получить тридцать тысяч франков, не знать больше нужды, смотрела теперь на товарищеский договор, как на дело второстепенное. Вот почему чета Сешар проявила уступчивость, когда речь зашла о том пункте договора, который только еще вчера казался им неприемлемым: Куэнте-большой требовал, чтобы патент был взят на его имя. Теперь ему удалось без труда доказать, что, коль скоро права Давида точно оговорены в договоре, не все ли равно, на кого из участников предприятия будет взят патент? А его брат прибавил: «Бонифас дает деньги на патент, он принимает на себя расходы по поездке в Париж, глядишь — еще тысячи две франков из кармана! Пускай он хоть патент выбирает на свое имя, а иначе… мое вам почтение!» Итак, хищники одержали победу по всем статьям. Товарищеский договор был подписан около половины пятого вечера. Куэнте-большой галантно преподнес г-же Сешар шесть дюжин столового серебра и дивную шаль от Терно>{230}, желая этими дарами загладить, как он выразился, их бурные споры! Едва успели стороны обменяться копиями договора, едва успел Кашан передать Пти-Кло расписки, прочие документы, а равно и три роковых векселя, подделанных Люсьеном, как вслед за оглушительным грохотом почтовой тележки, остановившейся перед домом, на лестнице послышался голос Кольба:
— Сутарыня! Сутарыня! — кричал он. — Пятнатсать тысяш франков!.. Налишни теньки! Из Буатье (Пуатье) от каспатина Люсьена!
— Пятнадцать тысяч франков! — вскричала Ева, всплеснув руками.
— Получайте, сударыня! — сказал почтальон, входя в комнату. — Пятнадцать тысяч франков доставлены с дилижансом из Бордо! Ну, и измучились же мы с ними! Два человека тащат сюда мешки. Деньги от господина Люсьена Шардона де Рюбампре… Примите, сударыня, вот этот кожаный мешочек, в нем пятьсот франков золотом и, видимо, письмо.
Читая письмо, Ева подумала, что она грезит. Вот оно:
«Милая моя сестра, вот пятнадцать тысяч франков.
Вместо того чтобы лишить себя жизни, я продал свою жизнь. Я больше себе не принадлежу. Мало сказать, что я секретарь некоего испанского дипломата, — я его раб.
Я сызнова начинаю страшное существование. Пожалуй, лучше было бы мне утопиться.
Прощай! Давида освободят; за четыре тысячи франков он, конечно, купит небольшую фабрику, составит состояние.
Забудьте о вашем бедном брате. Я так хочу!
Люсьен».
— Какая судьба, — вскричала г-жа Шардон, увидев мешки с деньгами. — Рок преследует моего бедного сына, обращая его в орудие зла, как он сам писал, даже когда он делает добро.
— Славно мы сладили дельце! — вскричал Куэнте-большой, когда они вышли на площадь Мюрье. — Часом позже отблески этого золота упали бы на договор, и наш молодчик… Фюит!.. Ну, а через три месяца, как он обещал, будет видно…